Слово о полку игореве древнерусский текст с ударениями
СЛОВО О ПЛЪКУ ИГОРЕВЕ,
ИГОРЯ СЫНА СВЯТЪСЛАВЛЯ, ВНУКА ОЛЬГОВА
они же сами княземъ славу рокотаху.
Почнемъ же, братие, повесть сию
отъ стараго Владимера до ныняшнего Игоря,
иже истягну умь крепостию своею
и поостри сердца своего мужествомъ,
наполънився ратнаго духа,
наведе своя храбрыя плъкы
сами скачють, акы серыи влъци въ поле,
ищучи себе чти, а князю славе».
Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень
и поеха по чистому полю.
Солнце ему тъмою путь заступаше;
нощь, стонущи ему грозою, птичь убуди;
свистъ зверинъ въста,
збися див,
кличетъ връху древа,
велитъ послушати — земли незнаеме,
Игорь къ Дону вои ведетъ!
Уже бо беды его пасетъ птиць
орли клектомъ на кости звери зовутъ;
лисици брешутъ на чръленыя щиты.
О Руская земле! уже за шеломянемъ еси!
Длъго ночь меркнетъ.
Заря свет запала,
мъгла поля покрыла.
Щекотъ славий успе,
говоръ галичь убуди.
Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша,
Дремлетъ въ поле Ольгово хороброе гнездо.
Далече залетело!
Не было оно обиде порождено
Гзакъ бежит серымъ влъкомъ,
Кончакъ ему следъ править къ Дону великому.
Другаго дни велми рано
кровавыя зори светъ поведаютъ;
чръныя тучя с моря идутъ,
хотятъ прикрыти 4 солнца,
а въ нихъ трепещуть синии млънии.
Быти грому великому,
итти дождю стрелами съ Дону великаго!
Ту ся копиемъ приламати,
ту ся саблямъ потручяти
о шеломы половецкыя,
О Руская земле, уже за шеломянемъ еси!
Се ветри, Стрибожи внуци, веютъ съ моря стрелами
и отъ всехъ странъ рускыя плъкы оступиша.
Дети бесови кликомъ поля прегородиша,
а храбрии русици преградиша чрълеными щиты.
Яр туре Всеволоде!
Стоиши на борони,
прыщеши на вои стрелами,
гремлеши о шеломы мечи харалужными.
Камо, туръ, поскочяше,
тугою взыдоша по Руской земли.
Что ми шумить,
что ми звенить —
Ничить трава жалощами,
а древо с тугою къ земли преклонилось.
Уже бо, братие, не веселая година въстала,
уже пустыни силу прикрыла.
Въстала обида въ силахъ Даждьбожа внука,
вступила девою на землю Трояню,
въсплескала лебедиными крылы
а злата и сребра ни мало того потрепати».
А въстона бо, братие, Киевъ тугою,
емляху дань по беле отъ двора.
Тии бо два храбрая Святъславлича, —
Туга и тоска сыну Глебову!»
Великый княже Всеволоде!
Не мыслию ти прелетети издалеча,
отня злата стола поблюсти?
Ты бо можеши Волгу веслы раскропити,
а Донъ шеломы выльяти!
Аже бы ты былъ,
Источник статьи: http://old-russian.chat.ru/05slovo.htm
СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ
Древнерусский текст
СЛОВО О ПЛЪКУ [1] ИГОРЕВ Ѣ ,
ИГОРЯ, СЫНА СВЯТЪСЛАВЛЯ, ВНУКА ОЛЬГОВА
Не л ѣ по ли [2] ны бяшетъ, братіе, начяти старыми словесы трудныхъ пов ѣ стій о пълку Игорев ѣ , Игоря Святъславлича? Начати же ся тъй п ѣ сни по былинамь сего времени, а не по замышленію Бояню!
Боянъ бо в ѣ щій, аще кому хотяше п ѣ снь творити, то раст ѣ кашется мыслію по древу, с ѣ рымъ вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы, помняшеть бо речь [3] първыхъ временъ усобіц ѣ . Тогда пущашеть і̃ соколовь на стадо лебед ѣ й, который [4] дотечаше, та преди п ѣ сь [5] пояше старому Ярослову, [6] храброму Мстиславу, иже зар ѣ за Редедю предъ пълкы касожьскыми, красному Романови Святъславличю. Боянъ же, братіе, не і̃ соколовь на стадо лебед ѣ й пущаше, нъ своя в ѣ щіа пръсты на живая струны въскладаше, они же сами княземъ славу рокотаху.
Почнемъ же, братіе, пов ѣ сть сію отъ стараго Владимера до нын ѣ шняго Игоря, иже истягну умь кр ѣ постію своею и поостри сердца своего мужествомъ, наплънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Полов ѣ цькую за землю Руськую. Тогда Игорь възр ѣ на св ѣ тлое солнце и вид ѣ отъ него тьмою вся своя воя прикрыты. И рече Игорь къ дружин ѣ своей: «Братіе и дружино! Луце жъ [7] бы потяту быти, неже полонену быти, а всядемъ, братіе, на свои бръзыя комони да позримъ синего Дону». Спала князю умь похоти, и жалость ему знаменіе заступи искусити Дону Великаго. «Хощу бо, — рече, — копіе приломити конець поля Половецкаго, съ вами, русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону».
О Бояне, соловію стараго времени! Абы ты сіа плъкы ущекоталъ, скача, славію, по мыслену древу, летая умомъ подъ облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы! П ѣ ти было п ѣ сь [8] Игореви, того (Олга) внуку: «Не буря соколы занесе чресъ поля широкая — галици стады б ѣ жать къ Дону Великому». Чи ли [9] въсп ѣ ти было, в ѣ щей Бояне, Велесовь внуче: «Комони ржуть за Сулою — звенить слава въ Кыев ѣ ! Трубы трубять въ Нов ѣ град ѣ , стоять стязи въ Путивл ѣ ». Игорь ждетъ мила брата Всеволода. И рече ему буй туръ Всеволодъ: «Одинъ братъ, одинъ св ѣ тъ св ѣ тлый — ты, Игорю! Оба есв ѣ Святъславличя! С ѣ длай, брате, свои бръзыи комони, а мои ти готови, ос ѣ длани у Курьска напере ди. [10] А мои ти куряни св ѣ доми къмети: [11] подъ трубами повити, подъ шеломы възлел ѣ яны, конець копія въскръмлени; пути имь в ѣ доми, яругы имъ знаеми, луци у них напряжени, тули отворени, сабли изъострени. Сами скачють, акы с ѣ рыи влъци въ пол ѣ , ищучи себе чти, а князю — слав ѣ ».
Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и по ѣ ха по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше, нощь стонущи ему грозою птичь убуди, свистъ зв ѣ ринъ въ стазби; [12] дивъ кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаем ѣ , Влъз ѣ , и Поморію, [13] и Посулію, [14] и Сурожу, и Корсуню, и теб ѣ , тьмутораканьскый блъванъ. А половци неготовами дорогами поб ѣ гоша къ Дону Великому. Крычатъ т ѣ л ѣ гы полунощы, рци, лебеди роспущени. Игорь къ Дону вои ведетъ. Уже бо б ѣ ды его пасетъ птиць подобію, [15] влъци грозу въсрожатъ [16] по яругамъ, орли клектомъ на кости зв ѣ ри зовутъ, лисици брешутъ на чръленыя щиты.
О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!
Длъго ночь мркнетъ. Заря св ѣ тъ запала, мъгла поля покрыла, щекотъ славій успе, говоръ галичь убуди. [17] Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себ ѣ чти, а князю — славы. Съ заранія въ пяткъ [18] потопташа поганыя плъкы половецкыя, и рассушясь стр ѣ лами по полю, помчаша красныя д ѣ вкы половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и дра гыя оксамиты. Орьтъмами, и япончицами, и кожухы начашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъ м ѣ стомъ, и всякыми узорочьи полов ѣ цкыми. Чрьленъ стягъ, б ѣ ла хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружіе — храброму Святьславличу!
Дремлетъ въ пол ѣ Ольгово хороброе гн ѣ здо. Далече залет ѣ ло! Не было онъ [19] обид ѣ порождено ни соколу, ни кречету, ни теб ѣ , чръный воронъ, поганый половчине! Гзакъ б ѣ житъ с ѣ рымъ влъкомъ, Кончакъ ему сл ѣ дъ править къ Дону Великому.
Другаго дни велми рано кровавыя зори св ѣ тъ пов ѣ даютъ, чръныя тучя съ моря [20] идутъ, хотятъ прикрыти д̃ солнца, а въ нихъ трепещуть синіи млъніи. Быти грому великому, итти дождю стр ѣ лами съ Дону Великаго! Ту ся копіемъ приламати, ту ся саблямъ потручяти о шеломы половецкыя, на р ѣ ц ѣ на Каял ѣ , у Дону Великаго.
О Руская земл ѣ ! Уже за [21] шеломянемъ еси!
Се в ѣ три, Стрибожи внуци, в ѣ ютъ съ моря [22] стр ѣ лами на храбрыя пълкы Игоревы. Земля тутнетъ, р ѣ кы мутно текуть, пороси поля прикрываютъ, стязи глаго лютъ: половци идуть отъ Дона и отъ моря, и отъ вс ѣ хъ странъ. Рускыя плъкы отступиша. [23] Д ѣ ти б ѣ сови кликомъ поля прегородиша, а храбріи русици преградиша чрълеными щиты.
Яръ туре Всеволод ѣ ! Стоиши на борони, прыщеши на вои стр ѣ лами, гремлеши о шеломы мечи харалужными. Камо, туръ, поскочяше, своимъ златымъ шеломомъ посв ѣ чивая, тамо лежатъ поганыя головы половецкыя, поскепаны саблями калеными шеломы оварьскыя отъ тебе, яръ туре Всеволоде! Кая раны [24] дорога, братіе, забывъ чти и живота, и града Чрънигова отня злата стола, и своя милыя хоти, красныя Гл ѣ бовны, свычая и обычая!
Были в ѣ чи Трояни, минула л ѣ та Ярославля, были плъци Олговы, Ольга Святьславличя. Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше и стр ѣ лы по земли с ѣ яше. Ступаетъ въ златъ стремень въ град ѣ Тьмуторокан ѣ . То же [25] звонъ слыша давный великый Ярославь сынъ Всеволожь, а [26] Владиміръ [27] по вся утра уши закладаше въ Чернигов ѣ . Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе, и на канину зелену паполому постала за обиду Олгову, храбра и млада князя. Съ тоя же [28] Каялы Святоплъкь повел ѣ я [29] отца своего междю угорьскими иноходьцы ко свят ѣ й Софіи къ Кіеву. Тогда при Олз ѣ Гориславличи с ѣ яшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, въ княжихъ крамолахъ в ѣ ци челов ѣ комь скратишась. Тогда по Руской земли р ѣ тко ратаев ѣ кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупіа себ ѣ д ѣ ляче, а галици свою р ѣ чь говоряхуть, хотять полет ѣ ти на уедіе.
То было въ ты рати и въ ты плъкы, а сицей [30] рати не слышано! Съ зараніа до вечера, съ вечера до св ѣ та летятъ стр ѣ лы каленыя, гримлютъ сабли о шеломы, трещатъ копіа харалужныя въ пол ѣ незнаем ѣ среди земли Половецкыи. Чръна земля подъ копыты костьми была пос ѣ яна, а кровію польяна; тугою взыдоша по Руской земли!
Что ми шумить, что ми звенить давечя рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ, жаль бо ему мила брата Всеволода. Бишася день, бишася другый, третьяго дни къ полуднію падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брез ѣ быстрой Каялы; ту кроваваго вина не доста, [31] ту пиръ докончаша храбріи русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую. Ничить трава жало щами, а древо с тугою [32] къ земли преклонилось. Уже бо, братіе, не веселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла. Въстала обида въ силахъ Дажь-Божа внука, вступила [33] д ѣ вою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на син ѣ мъ море у Дону, плещучи, убуди жирня времена. Усобица княземъ на поганыя погыбе, рекоста бо братъ брату: «Се мое, а то мое же [34]». И начяша князи про малое «се великое» млъвити, и сами на себ ѣ крамолу ковати, а поганіи съ вс ѣ хъ странъ прихождаху съ поб ѣ дами на землю Рускую.
О, да лече заиде [35] соколъ, птиць бья, — къ морю. А Игорева храбраго плъку не кр ѣ сити! За нимъ кликну Карна и Жля, поскочи [36] по Руской земли, смагу [37] мычючи въ пламян ѣ роз ѣ . Жены рускія въсплакашась, аркучи: «Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслію смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати!». А въстона бо, братіе, Кіевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разліяся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи. [38] А князи сами на себе крамолу коваху, а поганіи сами, поб ѣ дами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по б ѣ л ѣ отъ двора.
Тіи бо два храбрая Святъславлича, Игорь и Всеволодъ, уже лжу убуди, которую то [39] бяше успилъ отецъ ихъ Святъславь грозный великый кіевскый грозою. Бяшеть притрепеталъ [40] своими сильными плъкы и харалужными мечи; наступи на землю Половецкую, притопта хлъми и яругы, взмути р ѣ ки и озеры, иссуши потоки и болота. А поганаго Кобяка изъ луку моря, отъ жел ѣ зныхъ великихъ плъковъ половецкихъ, яко вихръ, выторже. И падеся Кобякъ въ град ѣ Кіев ѣ , въ гридниц ѣ Святъславли. Ту н ѣ мци и венедици, ту греци и морава поютъ славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жиръ во дн ѣ Каялы, р ѣ кы половецкія, рускаго злата насыпаша. Ту Игорь князь выс ѣ д ѣ изъ с ѣ дла злата, а въ с ѣ дло кощіево. Уныша бо градомъ забралы, а веселіе пониче.
А Святъславь мутенъ сонъ вид ѣ въ Кіев ѣ на горахъ. «Си ночь съ вечера од ѣ вахуть [41] мя, — рече, — чръною паполомою на кроваты тисов ѣ , чръпахуть ми синее вино съ трудомь см ѣ шено, сыпахуть ми [42] тъщими тулы поганыхъ тльковинъ великый женчюгь на лоно, и н ѣ гуютъ мя. Уже дьскы безъ кн ѣ са в моемъ [43] терем ѣ златовръс ѣ мъ. Всю нощь съ вечера босуви [44] врани възграяху у Пл ѣ сньска на болони, б ѣ ша дебрь Ки саню и не сошлю [45] къ синему морю».
И ркоша бояре князю: «Уже, княже, туга умь полонила. Се бо два сокола сл ѣ т ѣ ста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколома крильца прип ѣ шали поганыхъ саблями, а самаю опустоша [46] въ путины жел ѣ зны. Темно бо б ѣ въ ґ̃ день: два солнца пом ѣ ркоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ нима [47] молодая м ѣ сяца, Олегъ и Святъславъ, тъмою ся поволокоста. На р ѣ ц ѣ на Каял ѣ тьма св ѣ тъ покрыла: по Руской земли прострошася половци, аки пардуже гн ѣ здо, и въ мор ѣ погрузиста, и великое буйство подасть хинови. Уже снесеся хула на хвалу, уже тресну нужда на волю, уже връжеса дивь на землю. Се бо готскія красныя д ѣ вы въсп ѣ ша на брез ѣ синему морю, звоня рускымъ златомъ, поютъ время Бу сово, лел ѣ ютъ месть Шароканю. А мы уже, дружина, жадни веселія».
Тогда великій Святславъ изрони злато слово, [48] слезами см ѣ шено, и рече: «О, моя сыновчя, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цв ѣ лити, а себ ѣ славы искати. Нъ нечестно одол ѣ сте, нечестно бо кровь поганую проліясте. Ваю храбрая сердца въ жестоцемъ харалуз ѣ скована, а въ буести закалена. Се ли створисте моей сребреней с ѣ дин ѣ !
А уже не вижду власти сильнаго, и богатаго, и многовои [49] брата моего Ярослава, съ черниговьскими былями, съ могуты, и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакы, и съ [50] ревугы, и съ ольберы. Тіи бо бес щитовь, съ засапожникы, кликомъ плъкы поб ѣ ждаютъ, звонячи въ прад ѣ днюю славу. Нъ рекосте: „Мужаем ѣ ся [51] сами: преднюю славу сами похитимъ, а заднюю ся [52] сами под ѣ лимъ“. А чи диво ся, братіе, стару помолодити? Коли соколъ въ мытехъ бываетъ, высоко птицъ възбиваетъ, не дастъ гнезда своего въ обиду. Нъ се зло — княже ми непособіе, [53] наниче [54] ся годины обратиша. Се у Римъ [55] кричатъ подъ саблями половецкыми, а Володимиръ подъ ранами. Туга и тоска сыну Гл ѣ бову!».
Великий княже Всеволоде! Не мыслію ти прелет ѣ ти издалеча, отня злата стола поблюсти? Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти. Аже бы ты былъ, то была бы чага по ногат ѣ , а кощей по резан ѣ . Ты бо можеши посуху живыми шереширы стр ѣ ляти — удалыми сыны Гл ѣ бовы.
Ты, буй Рюриче, и Давыде! Не ваю ли [56] злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ акы тури, ранены саблями калеными, на пол ѣ незнаем ѣ ? Вступита, господина, въ злата стремень [57] за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича!
Галичкы Осмомысл ѣ Ярославе! Высоко с ѣ диши на своемъ златокованн ѣ мъ стол ѣ , подперъ горы Угорскыи свои жел ѣ зными плъки, заступивъ королеви путь, затворивъ [58] Дунаю ворота, меча времены [59] чрезъ облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землямъ текутъ, отворяеши [60] Кіеву врата, стр ѣ ляеши съ отня злата стола салтани за землями. Стр ѣ ляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святславлича!
А ты, буй Романе, и Мстиславе! Храбрая мысль носитъ васъ [61] умъ на д ѣ ло. Высоко плаваеши на д ѣ ло въ буести, яко соколъ на в ѣ трехъ ширяяся, хотя птицю въ буйств ѣ одол ѣ ти. Суть бо у ваю жел ѣ зныи папорзи [62] подъ шеломы латинскими. Т ѣ ми [63] тресну земля, и многи страны — хинова, литва, ятвязи, деремела и половци — сулици своя повръгоша, [64] а главы своя поклониша [65] подъ тыи мечи харалужныи. Нъ уже, княже, Игорю утрп ѣ солнцю св ѣ тъ, а древо не бологомъ листвіе срони: по Рсі и [66] по Сули гради под ѣ лиша. А Игорева храбраго плъку не кр ѣ сити! Донъ ти, княже, кличетъ и зоветь князи на поб ѣ ду. Олговичи, храбрыи князи, досп ѣ ли на брань.
Инъгварь и Всеволодъ, и вси три Мстиславичи, не худа гн ѣ зда шестокрилци! Не поб ѣ дными [67] жребіи соб ѣ власти расхытисте! Кое ваши златыи шеломы и сулицы ляцкіи и щиты? Загородите полю ворота своими острыми стр ѣ лами, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святъславлича! Уже бо Сула не течетъ сребреными струями къ граду Переяславлю, и Двина болотомъ течетъ онымъ грознымъ полочаномъ подъ кликомъ поганыхъ. Единъ же Изяславъ, сынъ Васильковъ, позвони своими острыми мечи о шеломы литовскія, притрепа славу д ѣ ду своему Всеславу, а самъ подъ чрълеными щиты на кро вав ѣ трав ѣ притрепанъ литовскыми мечи. И схоти ю на кровать и [68] рекъ: «Дружину твою, княже, птиць крилы пріод ѣ , а зв ѣ ри кровь полизаша». Не бысь [69] ту брата Брячяслава, ни другаго — Всеволода, единъ же изрони жемчюжну душу изъ храбра т ѣ ла чресъ злато ожереліе. Унылы [70] голоси, пониче веселіе. Трубы трубятъ городеньскіи.
Ярославе и вси внуце [71] Всеславли! Уже понизите [72] стязи свои, вонзите [73] свои мечи вережени, уже бо выскочисте изъ д ѣ дней слав ѣ . Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю, которое [74] бо б ѣ ше насиліе отъ земли Половецкыи!
На седьмомъ в ѣ ц ѣ Трояни връже Всеславъ жребій о д ѣ вицю себ ѣ любу. Тъй клюками подпръся о кони, и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружіемъ злата стола кіевскаго. Скочи отъ нихъ лютымъ зв ѣ ремъ въ плъночи изъ Б ѣ ла-града, об ѣ сися син ѣ мьгл ѣ , утръ же воззни стрикусы, [75] отвори [76] врата Нову-граду, разшибе славу Ярославу, скочи влъкомъ до Немиги съ Дудутокъ.
На Немиз ѣ снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоц ѣ животъ кладутъ, в ѣ ютъ душу отъ т ѣ ла. Немиз ѣ кровави брез ѣ не бологомъ бяхуть пос ѣ яни, пос ѣ яни костьми рускихъ сыновъ.
Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше: изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше. Тому въ Полотск ѣ позвониша заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы, а онъ въ Кыев ѣ звонъ слыша. Аще и в ѣ ща душа въ друз ѣ [77] т ѣ л ѣ , нъ часто б ѣ ды страдаше. Тому в ѣ щей Боянъ и пръвое прип ѣ вку, смысленый, рече: «Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда Божіа не минути!».
О, стонати Руской земли, помянувше пръвую годину и пръвыхъ князей! Того стараго Владиміра нельз ѣ [78] б ѣ пригвоздити къ горамъ кіевскимъ; сего бо нын ѣ сташа стязи Рюриковы, а друзіи — Давыдовы, нъ розно ся [79] имъ хоботы пашутъ. Копіа поютъ.
На Дунаи Ярославнынъ гласъ слышитъ, зегзицею незнаемь [80] рано кычеть. «Поле чю, — рече, — зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ въ Каял ѣ р ѣ ц ѣ , утру князю кровавыя его раны на жестоц ѣ мъ его т ѣ л ѣ ».
Ярославна рано плачетъ въ Путивл ѣ на забрал ѣ , аркучи: «О, в ѣ тр ѣ в ѣ трило! Чему, господине, насильно в ѣ еши? Чему мычеши хиновьскыя стр ѣ лкы на своею нетрудною [81] крилцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшетъ гор ѣ [82] подъ облакы в ѣ яти, лел ѣ ючи корабли на син ѣ мор ѣ ? Чему, господине, мое веселіе по ковылію разв ѣ я?».
Ярославна рано плачеть Путивлю городу на заборол ѣ , аркучи: «О, Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквоз ѣ землю Половецкую. Ты лел ѣ ялъ еси на себ ѣ Святославли носады до плъку Кобякова. Възлел ѣ й, господине, мою ладу къ мн ѣ , а быхъ не слала [83] къ нему слезъ на море рано».
Ярославна рано плачетъ въ [84] Путивл ѣ на забрал ѣ , аркучи: «Св ѣ тлое и тресв ѣ тлое слънце! Вс ѣ мъ тепло и красно еси! Чему, господине, простре горячюю свою лучю на лад ѣ вои? Въ пол ѣ безводн ѣ жаждею имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче».
Прысну море полунощи, идутъ сморци мьглами. Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу. Погасоша вечеру зари. Игорь спитъ, Игорь бдитъ, Игорь мыслію поля м ѣ ритъ отъ Великаго Дону до Малаго Донца. Комонь въ полуночи Овлуръ свисну за р ѣ кою — велить князю разум ѣ ти: князю Игорю не быть! Кликну, стукну земля, въшум ѣ трава, вежи ся половецкіи подвизашася. [85] А Игорь князь поскочи горнастаемъ къ тростію и б ѣ лымъ гоголемъ на воду, въвръжеся на бръзъ комонь и скочи съ него босымъ влъкомъ, и потече къ лугу Донца, и полет ѣ соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку, и об ѣ ду, и ужин ѣ . Коли Игорь соколомъ полет ѣ , тогда Влуръ влъкомъ потече, труся собою студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня.
Донецъ рече: «Княже Игорю! Не мало ти величія, а Кончаку нелюбія, а Руской земли веселіа!». Игорь рече: «О, Донче! Не мало ти величія, лел ѣ явшу князя на влънах, стлавшу ему зел ѣ ну траву на своихъ сребреныхъ брез ѣ хъ, од ѣ вавшу его теплыми мъглами подъ с ѣ нію зелену древу, стрежаше его [86] гоголемъ на вод ѣ , чайцами на струяхъ, чрьнядьми на ветр ѣ хъ». Не тако ли, рече, р ѣ ка Стугна: худу струю им ѣ я, пожръши чужи ручьи и стругы ростре на кусту, [87] уношу князю Ростиславу [88] затвори Дн ѣ прь [89] темн ѣ берез ѣ . Плачется мати Ростиславля [90] по уноши князи Ростислав ѣ . Уныша цв ѣ ты жалобою, и древо с тугою [91] къ земли пр ѣ клонило. [92]
А не сорокы втроскоташа — на сл ѣ ду Игорев ѣ ѣ здитъ Гзакъ съ Кончакомъ. Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, по лозію [93] ползоша только. Дятлове тектомъ путь къ р ѣ ц ѣ кажутъ, соловіи веселыми п ѣ сьми [94] св ѣ тъ пов ѣ даютъ. Млъвитъ Гзакъ Кончакови: «Аже соколъ къ гн ѣ зду летитъ, соколича ростр ѣ ляев ѣ своими злачеными стр ѣ лами». Рече Кончакъ ко Гз ѣ : «Аже соколъ къ гн ѣ зду летитъ, а в ѣ соколца опутаев ѣ красною дивицею». И рече Гзакъ къ Кончакови: «Аще его опутаев ѣ красною д ѣ вицею, ни нама будетъ сокольца, ни нама красны д ѣ вице, то почнутъ наю птици бити въ пол ѣ Половецкомъ».
Рекъ Боянъ и ходы на [95] Святъславля п ѣ створца [96] стараго времени Ярославля Ольгова коганя хоти: «Тяжко ти головы кром ѣ плечю, зло ти т ѣ лу кром ѣ головы», Руской земли безъ Игоря!
Солнце св ѣ тится на небес ѣ — Игорь князь въ Руской земли. Д ѣ вици поютъ на Дунаи, вьются голоси чрезъ море до Кіева. Игорь ѣ детъ по Боричеву къ свят ѣ й Богородици Пирогощей. Страны ради, гради весели.
П ѣ вше п ѣ снь старымъ княземъ, а потомъ [97] молодымъ п ѣ ти! Слава Игорю Святъславличю, [98] буй туру Всеволоду, [99] Владиміру Игоревичу! Здрави, князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя плъки! Княземъ слава а дружин ѣ ! Аминь.
[1] ПТак в перепечатанных восьмушках Первого издания. В П пълку.[2] Исправлено; в П л ѣ поли. [3] Исправляют на рече в значении говорят. [4] Исправляют на которыи, видя здесь местоимение жен. рода в род. пад.
Источник статьи: http://www.ruistor.ru/bitvy_slovo_o_polku_izdan_t.html