Местоимение в праиндоевропейском языке

Праиндоевропейские местоимения

Местоимения являются одним из самых устойчивых элементов индоевропейской лексики. Однако, несмотря на их архаичность и устойчивость, реконструкцию затрудняет большое количество изменений по аналогии в языках-потомках. Для многих праиндоевропейских местоимений характерен супплетивизм. В отличие от существительных, местоимения не имели звательной формы и могли иметь структуру типа CV (где C — любой согласный, а V — любой гласный).

В то же время в некоторых падежах местоимения различали ударные формы и энклитические. Склонялись по особому местоименному склонению, отличавшемуся от субстантивного. Все, кроме личных и возвратного, изменялись также по родам. Реконструируют следующие разряды местоимений: личные, возвратное, указательные, относительные и вопросительные

Пока здесь приведены ПИЕ корни, взятые из Википедии (неполный перечень и-е. корней Уоткинса). Затем, безусловно, будут приведены квалифицированные реконструкции Покорного, Старостина, Уоткинса (в полном объёме), Кёблера (руки еще не дошли). Кроме того, добавлены интересные исследования Бабаева по личным местоимениям индоевропейского праязыка.

Местоимения (замещающие слова) в праязыке индоевропейцев:

• Праиндоевропейские местоимения-основы
• Праиндоевропейские личные местоимения
• Праиндоевропейские указательные местоимения
• Праиндоевропейские собирательные местоимения

Также читайте о ностратических местоимениях и личных показателях глаголов.

Праиндоевропейские местоимения-основы

1. основа для вопросительных местоимений «к-то, к-уда, к-ак…»: k w o- / k w i-< kuo> ku, ko>: рус. к-то.
2. основа указательных местоимений: «тот (же)»: i-: рус. й-его; этр. ia, ita «это»
3. свой [основа возвратных местоимений]: s(w)e-< swa, sua>: рус. свой

Праиндоевропейские личные местоимения

1. я: eg< ego?>: рус. я(з), ст.-сл. аз
2. косв. ф-ма «я»: me- 1 : рус. меня
3. мы: we-< vu>: рус. вы
4. косв. ф-ма «мы»: nes- 2 : рус. ны, нас
5. ты: yu- > англ. you [сомневаюсь – только у германцев]
6. ты: tu-< tuo, tu ?>: рус. ты
7. вы: wos, wo:s< vo, tuy>: рус. вы, вас

Праиндоевропейский язык, в отличие от других сыновей праностратического языка, имеет интересную особенность: в именительном падеже личное местоимение I лица ед. числа. теряет форму, которая должна бы произойти от *mi, употребляя *eg-. Пока объяснение этому не найдено. Предположу следующее: «Я» по-индоевропейски звучало в полном виде *egom, что похоже на глагол 1-го лица ед. числа, что очень похоже на «Я есмь» или «Я едущий». Возможно, праиндоевропейцам-завоевателям была свойственна греко-римская чванливость и они окружающие завоеванные народы считали варварами, а себя — «кавалерами», наездниками, колесничими, и при общении с покоренным населением это подчеркивали.

Вышеназванная эпическая версия, похоже, останется авторской фантазией, т.к. обнаружены близкие формы в праязыках отдалённого родства: NILO-SAHARAN: *akwai; AUSTRONESIAN *aku.

История реконструкции парадигмы личных местоимений индоевропейского праязыка

Источник: К.В. Бабаев. Происхождение индоевропейских показателей лица. Глава 2. История реконструкции и гипотезы происхождения индоевропейских показателей лица. § 7

Не только внешний вид отдельных личных местоимений, но и строение местоименной парадигмы в целом довольно легко восстанавливается для праиндоевропейского состояния. Индоевропейские языки, где личные местоимения первых двух лиц с глубокой древности являлись чётко обособленным классом в грамматической системе, сохранили без существенных изменений праязыковую структуру парадигмы и семантику местоимений.

В первой половине XIX века исследованиями в области морфологии для индоевропейского праязыка была установлена парадигма личных местоимений, состоящая из трёх форм лица и двух форм числа и в целом отражающая состояние в латинском языке:

Однако уже такая парадигма, по набору граммем отражающая современное состояние европейских языков — романских, германских, славянских, — для праязыкового уровня оказалась явно непрочной из-за особенностей форм третьего лица. Наличие в современных индоевропейских языках личных местоимений третьего лица бесспорно, однако бросаются в глаза упомянутые выше грамматические и синтаксические различия между 1-2 лицами, с одной стороны, и 3 лицом, с другой стороны.

Местоимения третьего лица имеют категорию рода, по-иному строят множественные формы; наконец, повсеместное происхождение их из различных указательных местоимений заставило исследователей «младограмматической» школы говорить о первоначально четырёхчленной парадигме личных местоимений именительного падежа как в индоевропейском праязыке, так и в древних языках Европы и Азии — латинском, греческом, санскрите и других (приводится по [Семереньи 1980: 231]):

Выше приведены лишь номинативные формы парадигмы, восстановленной младограмматистами. Они же реконструировали и систему из 4 косвенных падежей: аккузатива, генитива, аблатива и датива. Однако, по мнению А.Н.Савченко, «падежные окончания личных местоимений в индоевропейских языках совершенно различны и не возводятся к архетипам» (Савченко 1974: 237). По его мнению, для праязыковой общности можно говорить только об общих основах местоимений — а именно прямой и косвенной. Истина, наверное, лежит посредине между этими 2-мя точками зрения: для индоевропейского праязыка прочно реконструируются формы номинатива и генитива — последний образован от косвенной основы.

Другим вопросом являются местоимения двойственного числа, засвидетельствованные во множестве индоевропейских языков. Их наличие, в частности, в древнейших индоиранских и архаичных балто-славянских языках было признано индоевропейским архаизмом, и праязыковая парадигма приобрела новую форму:

Открытие данных анатолийских языков в начале XX века внесло свои коррективы в реконструкцию указанной парадигмы. Анатолийские языки демонстрируют ряд глубоких архаизмов в системе грамматики — и вместе с тем отсутствие надёжных следов категории двойственного числа. Была высказана гипотеза о позднем возникновении дуалиса в индоевропейском уже после отпадения анатолийских диалектов (иногда называемого также «распадом индо-хеттского»). Однако дискуссия о хронологии происхождения двойственного числа в языкознании продолжается, и удовлетворительного ответа на этот вопрос сегодня не найдено.

Последней по времени из важных гипотез происхождения парадигмы личных местоимений стало предположение о наличии в индоевропейском праязыке категории инклюзива/эксклюзива. Данная гипотеза основана на реконструкции сразу нескольких корней индоевропейских личных местоимений первого лица во множественном числе. Одним из типологически возможных объяснений такого разнообразия является раннее существование категории инклюзивности. В работе Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова (1984: 292 293) реконструируется следующая парадигма личных местоимений в праиндоевропейском:

Тем самым декларируется, что праязыковое противопоставление личных местоимений существовало в двух числах, двух лицах и в категории инклюзивности / эксклюзивности (в 1 л. мн.ч.). Вместе с тем доказательная база для такого вывода по данным внутренней реконструкции индоевропейского языка остаётся недостаточной. Среди индоевропейских языков нет примеров сохранения категории инклюзивности. Ссылки же на данные внешнего сравнения также представляются несостоятельными.

В наиболее актуальном по времени исследовании индоевропейской грамматики Р.Бикса (Beekes 1995: 208-209) мы видим возвращение к младограмматической парадигме личных местоимений в праиндоевропейском, содержащей падежные формы, с небольшими фонетическими инновациями:

Отметим, что реконструкция Р.Бикса содержит ряд ошибок, в частности, не учитывает балтийских данных при реконструкции долготы индоевропейских форм. Повторимся, что реконструкция падежной парадигмы, в отличие от парадигматического соотношения лиц и чисел, представляется сомнительной из-за сильного разнообразия падежных форм по отдельным языкам.

Существует множество гипотез о лексическом происхождении отдельных местоимений в рамках парадигмы (и особенно, пожалуй, формы им.п. местоимения 1 л. ед.ч. *eg’Hom). Предположения, основанные на внутреннем материале индоевропейских языков, где мало что осталось неизученным или неописанным, остаются спекуляциями, т.к. ни один из известных языков семьи не сохранил лексического источника личных местоимений в первозданном виде. Представляется необходимым существенно подкрепить реконструкцию парадигмы личных местоимений данными внешнего сравнения.

Индоевропейское местоимение 1 лица единственного числа номинатива *eg’Ho(m)

К.В. Бабаев. Происхождение индоевропейских показателей лица. Глава 3. Реконструкция и происхождение показателей первого лица. § 14.

Праязыковая форма *eg’Ho(m), к которой восходят индоевропейские личные местоимения 1 л. ед.ч. в именительном падеже, на протяжении многих десятилетий остается одной из наиболее спорных форм в парадигме индоевропейских личных местоимений. В первую очередь в силу своей изолированности: данная форма прослеживается едва ли не во всех группах индоевропейских языков в качестве номинатива не зависимого личного местоимения, однако нигде не просматривается в качестве глагольного или приименного аффикса.

Кроме того, ни в одном индоевропейском языке [это можно отнести к общим особенностям и.-е. праязыка] эта основа не функционирует в косвенных падежах местоимения [рус. я — меня, англ. I — me и др.]. Архаизм и маргинальность данного местоимения подчёркивается его неустойчивостью в языке. Процесс выравнивания парадигмы личных местоимений, неуклонно происходящий в индоевропейских языках, нередко приводит к вытеснению обособленной формы номинатива супплетивной косвенной формой *mV. Так происходит, в частности, в новоиранских, новых индоарийских, кельтских и некоторых других языках.

Наконец, интересно отметить, что, в отличие от индоевропейского показателя *me, зафиксированного и в единственном, и во множественном числе, местоимение *eg’Ho(m) употребляется сугубо в единственном числе.

Разнообразие рефлексов данной формы в индоевропейских диалектах делает невозможным реконструкцию какой либо единой праязыковой формы; приходится признать, что в праязыке местоимение 1 лица существовало в нескольких несводимых друг к другу диалектных разновидностях.

Во-первых, отмечается наличие разновидностей данного местоимения с конечным *-m и без него (напр., др.-инд. aham vs. лат. eg и пр.). Форма с конечным носовым согласным объединяет славяно-германский и индоиранский ареалы, а также засвидетельствована в греческом и, возможно, восстанавливаема для алб. диал. utha so, sa>

так: swo- > англ. so

тот?: to-< to>

Источник статьи: http://www.proto-indo-european.ru/pie-pronouns.html

Местоимение в праиндоевропейском языке

Склонение местоимений в праиндоевропейском языке отличалось от склонения существительных [10] :

• окончанием именительного-винительного падежа единственного числа в среднем роде было *-d (у существительных *-m);
• окончанием именительного падежа множественного числа в мужском роде было *-i (у существительных *-es);
• окончанием *-s(j)o в родительном падеже единственного числа;
• наличием элемента *-sm- в дательном падеже единственного числа.

Французский компаративист А. Мейе называл обычно употребляемый термин «местоименное склонение» неудачным (поскольку считал, что личные местоимения в праиндоевропейском языке не склонялись, а остальные могли быть не только местоимениями, но и прилагательными) и предлагал называть его «склонением указательных слов» [11] .

Личные

Личные местоимения 1-го и 2-го лиц не имели категории рода [12] . Традиционно реконструируются формы не только именительного, но и косвенных падежей, однако А. Мейе полагал, что из-за больших расхождений между формами языков-потомков невозможно реконструировать формы индоевропейских личных местоимений, а сами эти местоимения в праязыке были несклоняемыми [13] . К этому мнению присоединяются и другие учёные [14] [15] . К. В. Бабаев считает, что верным было бы реконструировать формы двух падежей — именительного и родительного [16] .

В праиндоевропейском языке не было особых личных местоимений 3-го лица, в качестве таковых использовались указательные местоимения [17] [15] [18] [3] .

На базе хеттск. ūk, санскр. अहम् ( aham IAST ), др.-греч. ἐγώ , лат. egō/ego , готск. ik , арм. es , алб. unë , лит. àš , ст.-слав. азъ восстанавливается форма *h₁eǵ [1] (в традиционной реконструкции *eǵ (h) o(m)). u в хеттской форме интерпретируется как привнесённое из парадигмы местоимения «ты» или из формы отложительного падежа [19] . В праслав. *azъ a из *ō по закону Винтера [17] .

Определённые сложности вызывает фонетическая реконструкция данной словоформы. Начальный гласный должен реконструироваться как *e на основании данных одних языков (италийские, германские, древнегреческий) и *o на основании данных других (балтославянские) [20] . Латынь, греческий, готский указывают на непридыхательное *ǵ, в то время как индоиранские формы на придыхательное *ǵ h . Затруднительна также реконструкция концовки: латынь и греческий говорят об окончании *-ō, а санскрит и старославянский об *-om (Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов считают форму на *-ō более древней, а на *-om — диалектной инновацией [21] ). В составе этого местоимения иногда усматривают эмфатическую частицу (др.-греч. γε , санскр. ha ), полагая, что в данном случае мы имеем дело с синтагмой со значением «вот это — я» [22] .

Косвенные падежи этого местоимения образовывались от другой основы — *me- [15] [20] [22] .

Советский языковед А. Н. Савченко полагал, что в праиндоевропейском языке у этого местоимения были только две падежные формы — прямого падежа и косвенного, а многопадежная парадигма развилась уже в отдельных языках [23] .

Исконный супплетивизм был устранён в литовском (косвенные падежи выровнялись по основе именительного), греческом и латыни (именительный падеж выровнялся по косвенным) [28] . Выдвигалось также предположение, что в данном случае мы имеем дело не с супплетивизмом, а с двумя местоимениями — эксклюзивным («мы без вас») *nos/mes и инклюзивным («мы с вами») *wos [29] [30] . Это предположение критикуется за слабую доказательную базу, поскольку среди индоевропейских языков нет таких, которые бы различали инклюзивные и эксклюзивные местоимения [31] .

На базе санскр. यूयम् ( yūyám IAST ), авест. yūš, yūžəm , готск. jūs восстанавливается форма *juhs [32] (в традиционной реконструкции *jūs [27] ). Эту форму пытаются этимологизировать как сложение *io-uos «это вы», где *uos — инклюзивная форма «мы с вами» [30] .

Так же, как и в случае с местоимением «мы», первоначальный супплетивизм был устранён в литовском, греческом и латыни [28] .

Мы (двойственное число)

Реконструировать формы двойственного числа крайне сложно [3] . В первом лице на базе готск. wit , др.-исл. vit , др.-англ. wit , др.-инд. āvām , др.-греч. νώ , ст.-слав. вѣ , лит. mudu , тох. В. wene реконструируется пра-и.е. *noh₁ «мы вдвоём» [33] .

Вы (двойственное число)

Во втором лице на базе готск. jut , др.-исл. it , др.-англ. git , др.-инд. yuvām , ст.-слав. ва , лит. judu , тох. В. yene реконструируется пра-и.е. *woh₁ «вы вдвоём» [34] .

Возвратное

Возвратное местоимение в качестве дополнения обозначало, что объектом действия в предложении является сам субъект действия [35] [36] . В индоиранских, балтийских и славянских языках возвратное местоимение может относиться ко всем трём грамматическим лицам, в греческом, латыни и германских — только к третьему [37] . Для возвратного местоимения были характерны отсутствие именительного падежа и неразличение чисел [38] [39] . Падежные формы сходны с формами местоимения «ты» [40] [41] . Как и для личных местоимений первого и второго лиц, для возвратного местоимения характерно отсутствие категории рода [12] . Возвратное местоимение не сохранилось в хеттском и перестало склоняться в индоиранских языках [42] .

Притяжательные

Притяжательные местоимения были образованы от личных [43] при помощи тематического гласного *-o- [37] .

Для праиндоевропейского языка восстанавливаются следующие притяжательные местоимения [43] [44] :

• *h₁mos (в традиционной реконструкции *(e)mos) «мой» (авест. ma- , др.-греч. ἐμός );
• *twos/*tewos/*towos «твой» (др.-инд.त्वः ( tvaḥ IAST ), авест. θβa- , др.-греч. σός , эпическ.-ион. τεός );
• *swos «свой» (др.-инд.स्वः ( svaḥ IAST ), авест. x v a- , др.-греч. ὅς , эпическ.-дор.-ион. ἑός );
• *ņsmos (в другой реконструкции *nsos) «наш» (эол. ἄμμος );
• *usmos (в другой реконструкции *usos) «ваш» (эол. ὔμμος ).

Такие формы, как лат. meus , ст.-слав. мои , готск. meins «мой», были образованы от энклитических *mei/*moi. Притяжательные местоимения классического санскрита были образованы от формы аблатива соответствующих личных местоимений. При помощи суффикса *-(t)ero- были образованы такие формы, как др.-греч. ἡμέτερος , лат. noster , готск. unsar «наш», др.-греч. ὑμέτερος , лат. voster , готск. izwar «ваш» [45] .

Указательные

В отличие от личных местоимений указательные изменялись по родам и числам [46] . Указательное местоимение *so/*seh₂ (в традиционной реконструкции *sā)/*tod было супплетивным, причём этот супплетивизм не является следствием какого-либо фонетического изменения (по схеме *toto- > *tto- > *sto- > *so), как это предполагал А. Мартине [47] . О. Семереньи видит здесь отражение «первичного разграничения одушевлённости и неодушевлённости» [48] . А. Н. Савченко полагал, что супплетивизм в данном случае возник в результате слияния парадигм двух местоимений, одно из которых указывало на активно действующий предмет, а второе на предмет, находящийся в пассивном состоянии [49] .

Многие формы множественного числа образованы от основы *toi-, в которой видят первоначально несклоняемую форму множественного числа [51] . Элемент *-sm-, присутствующий в некоторых формах, иногда пытаются вывести из того же корня, что и числительное *sem- «один», и полагают, что он выполнял эмфатическую функцию [48] . А. Н. Савченко считает такие попытки необоснованными [49] . В том, что в одних языках этот элемент обнаруживается в виде *-sm-, а в других только *-m-, видят результат присоединения s-mobile, причём ещё в ту эпоху, когда данный элемент был не аффиксом, а отдельным словом, поскольку s-mobile встречается только в начале слова [52] .

Для праиндоевропейского реконструируется анафорическое местоимение (то есть указывающее на уже известный или ранее упоминавшийся предмет) с основами *i-/*e-/*ei- [53] .

Вопросительно-относительные

Вопросительное местоимение в праиндоевропейском языке образовывалось от корня *k w i-/*k w e-/*k w o-. Оно же использовалось как неопределённое, а в анатолийских, тохарских, италийских, кельтских, германских, армянском и албанском языках ещё и как относительное [56] [57] . В качестве вопросительного данное местоимение было ударным, а в качестве неопределённого — энклитическим [58] . В отличие от указательных местоимений для вопросительно-относительного характерно наличие двух родов (среднего и общего, мужеско-женского), а не трёх [59] .

От того же корня образовывались местоимения [61] [62] :

Местоименные прилагательные

Помимо собственно местоимений для праиндоевропейского языка реконструируются местоименные прилагательные *h₂aljos и *h₂anjos «другой», изменяющиеся по местоименному склонению [63] .

Источник статьи: http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/1561827