Письмо в старинном стиле
Письмо в старинном стиле – прекрасный способ порадовать свою вторую половинку, ведь оно сочетает в себе изящный и необычный внешний вид с трогательными и искренними словами, исходящими из самого сердца. Для создания такого письма нам понадобятся: лист белой бумаги, перо, черная тушь, зажигалка, растворимый кофе и лента. Впрочем, вместо пера и туши можно использовать обычную черную ручку, а кофе вполне можно заменить крепкой заваркой.
Старинное письмо, скорее всего, прошло длинный путь и поэтому оно не может быть абсолютно гладким и чистым, поэтому нам необходимо слегка смять лист бумаги.
Так же одной из характерных черт старинного письма является пожелтевшая бумага, поэтому мы начнем именно с окрашивания, имеющегося у нас листа. Для того, чтобы придать бумаге желто-коричневый оттенок, следует поместить ее в чайную заварку или кофе.
Интенсивность окрашивания, при этом, будет зависеть как от продолжительности пребывания бумаги в красителе, так и от его концентрированности. Например, лист бумаги, опущенный в густую кофейную жижу, окрасится буквально за одну-две минуты и его цвет будет насыщенным, в то время как бумага, опущенная в слабую чайную заварку, лишь слегка пожелтеет.
Окрашенный лист бумаги следует вынуть из емкости, в которой он находился, и просушить на воздухе.
После того, как бумага немного подсохнет, нужно прогладить лист с помощью утюга. Это разгладит бумагу и сделает ее более удобной для написания текста.
Теперь можно перейти к дальнейшему состариванию бумаги: чуть надорвать лист, капнуть на него воском или даже оставить на нем отпечатки от кружки горячего кофе.
Ещё больше состарить бумагу, можно чуть подпалив края листа с помощью зажигалки. При этом, следует соблюдать большую осторожность: обжигать бумагу нужно около емкости с водой, чтобы можно было быстро затушить ее края и не сжечь случайно большую часть листа.
Теперь, когда бумага готова, можно приступать к написанию самого письма. Конечно, лучше всего использовать для этого черную тушь и перо, поскольку в этом случае текст будет выглядеть более старинным и аутентичным. Однако вполне можно воспользоваться перьевой или даже обычной черной гелевой ручкой.
Для того, чтобы текст письма выглядел старинным, стоит воспользоваться характерными для прошедших веков округлыми шрифтами со множеством изгибов и завитков. Конечно, не все владеют искусством каллиграфии, поэтому можно предварительно распечатать текст на принтере и лишь затем перевести его на подготовленный состаренный лист бумаги. В этом случае буквы получатся идеально ровными и красивыми, а сам текст будет гармонировать с бумагой по стилю.
После того, как текст будет написан, и чернила высохнут, можно аккуратно свернуть бумагу в трубочку и завязать ее лентой. Вместо ленты можно использовать так же обычную грубую бечевку – это придаст старинному посланию некоторую простоту и в то же время не испортит его внешнего вида.
Источник статьи: http://sdelaysam-svoimirukami.ru/1709-pismo-v-starinnom-stile.html
Как встарину писали письма
В Московском государстве второй половины XVII столетия письма писали очень редко, и большинство избегало посылать их по почте, так как относилось к почте, — этому «немецкому» нововведению, крайне недоверчиво. Как ни странно, но сейчас недоверие к российской почте снова возродилось. Письмо, отправленное с одного конца города в другой, идет не менее недели! Но это так, небольшое отступление.
Слово «письмо» вошло во всеобщее употребление лишь с XVIII столетия. До этого на Руси использовали название «грамота», «грамотка» (грамотка посыльная), а позднее некоторое время в ходу было, перекочевавшее к нам из Западной Европы, слово «эпистола» (отсюда – эпистолярный жанр).
Определяя письмо как «один из способов обмена мыслей и чувств», и с юмором заметив, что «письмо есть такое имя существительное, без которого почтовые чиновники сидели бы за штатом, а почтовые марки не были бы продаваемы», А.П.Чехов в рассказе «Новейший письмовник» наставлял: «Письма надлежит писать отчетливо и с разумением. Вежливость, почтительность и скромность в выражениях служат украшением всякого письма; в письме же к старшим надлежит, помимо того руководствоваться табелью о рангах, предпосылая имени адресата его полный титул: например – Ваше превосходительство, отец и благодетель, Иван Иванович».
Дорогой Иван Иванович! Уважаемый Генерал! Ваше Королевское Величество! Разлюбезная Катерина Матвеевна! Так уважительно и скромно, или почти так, коротко и ясно начал бы свое письмо наш современник, свободный от условностей в обращении наших предков, живших в XIV, XV, XVI, и отчасти XVII столетиях, — условностей, игравших, однако, в общественной жизни гораздо большую роль, чем сейчас.
Русские письма XVII столетия отличались крайним многословием, растянутостью и витиеватым слогом. Вот обращение в одном из писем к боярину:
– «Государского благоименительства знамениту и на враги победителю храброму и крепким скипетром огражденному, за православную веру крепко стоятелю, оружнику изрядному, милостивому моему государю (имярек»).
Или в другом письме – к живущему в деревне помещику:
– «Живущему в тишине и в благоденствии и во всем благою добродетелию цветущему, истинныя христианския веры насыщающемуся, государю моему (имярек)».
В официальных письмах на Руси до XVIII столетия сохранялся обычай называть начальника в официальных письмах «отцом». «Премилостивый мой отец и государь Федор Матвеевич», — начинал свое письмо к Азовскому губернатору графу Апраксину боярин Кикин.
А вот письмо от почтового чиновника царю, ярко характеризующее стиль XVII века (1678 г.). В переводе на современный язык, смысловое содержание этого послания свелось бы к простой фразе: — «Прошу предоставить мне отпуск». Но в те времена так писать не принято, и вот, соблюдая традиции и правила своего времени, чиновник пишет:
– «Великому Государю, Царю и Великому князю Алексею Михайловичу, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу бьет челом холоп твой Фадейко Крыжевский. По твоему Великий Государь указу велено мне в селе Мигновичи на Литовском рубеже ведать Виленскую почту. Милосердный Великий Государь, Царь и Великий князь всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец, пожалей меня, холопа своего, вели Государь, меня на время отпустить к Москве для моих делишек, а почте без меня никакой задержки не будет, и о том вели, Государь, послать в Смоленск свою Государеву грамоту. Царь, Государь, смилуйся».
Значительно проще и менее выспренним был стиль семейных писем. Во Временнике Императорского Московского Общества истории и древностей российских напечатано несколько таких писем, одно из которых адресовано А.Н.Безобразову (стольник при царях Алексее и Федоре). При Петре был воеводой. Это письмо от его племянника начинается словами:
– «Государю моему дядюшке Андрею Ильичу племянничишка твой Васька Семенов челом бьет, многолетно, государь, здравствуй дядюшка, на многие лета и с тетушкою с Агафьею Васильевною и со всем своим праведным домом да пожалуй, государь, прикажи писать про свое многолетнее здоровье и про тетушкино».
Характерным для письма того времени было самоуничижение авторов, причем не только в обращении низших к высшим («холоп твой Фадейко»), но и между людьми, равными по положению. Уничижительными полуименами называли себя в письмах даже важнейшие особы. Так, например, князь Юрий Ромодановский писал князю Василию Голицыну: «Юшка тебе челом бьет». Жена князя Голицына подписывалась в письмах к своему мужу: «женишка твоя, Дунька, много челом бьет до лица земного». Боярин Кикин письмо Апраксину заканчивал словами: «раб Вашего Сиятельства Петрушка Кикин».
Даже Петр I в своих письмах, относящихся к XVII веку, придерживался принятых форм, подписывая свои письма к родным: «недостойный Петрушка».
Однако уже в 1701 г. Петр I своим указом повелел с 1 января 1702 г. людям всякого звания «писаться полными именами с прозваниями».
Право на применение «прозвания» было строго регламентировано. Писаться с -вичем (т.е. с отчеством – «Иванович) разрешалось с монаршьего благоволения. До 1780 года в этом отношении соблюдались иерархия и постепенность: высшие чины – до коллежского советника писались с «вичем» и заносились в официальные списки, надворные советники и майоры – …ов сын» (Иван, Петров сын) а следующие чины – вовсе без отчества.
Кроме того, Петр повелел не бить челом и вместо холопов называться рабами. Чтобы ввести в переписку европейские нравы, он приказал в 1708 г. перевести с немецкого языка книгу «Приклады, како пишутся комплементы разные», в которой обращение к лицу на ты было заменено обращением на вы.
Вместе с усвоением при Петре Великом европейских нравов и обычаев изменялась и прежняя форма русского письма. Уже в 20-х годах XVIII столетия в частной переписке входит в обыкновение называть корреспондента без излишнего подобострастия – милостивый мой государь или просто милостивый государь и подписываться готовый к услугам, покорный слуга, раб послушный, слуга покорный и верный и тому подобное. Так, постепенно совершенствуясь, сформировался теперешний стиль письма, отвечающий требованиям времени и темпам современной жизни.
С той поры давно уже писание писем стало делом обыденным, привычным для всех слоев общества, выработались почти стандартные формы обращения к адресату и различные стили письма, в зависимости от его назначения и характера. Как написать деловое письмо, письмо любовное, письмо от мужа жене, отцу родному, церковному иерарху – ответы на эти и подобные вопросы можно было найти в пособиях и письмовниках. Когда не было ни пособий, ни письмовников, действовали традиции и неписанные правила.
Если в личной переписке нашего современника условности отброшены и к близким людям чаще всего обращаются со словами дорогая, дорогой, милый, любимый, то в официальном делопроизводстве формы письменного делопроизводства жестко регламентируются и образцы деловой переписки заложены в программы для компьютеров и многочисленные руководства.
(По материалам журналов «Почтово-Телеграфный журнал», «Почтово-Телеграфный вестник», «Почтово-Телеграфное эхо».)
Источник статьи: http://proza.ru/2008/06/14/237
Нужно написать письмо в старинном стиле.
Муравьев А. Н. — Муравьеву-Карскому Н. Н. 8 февраля 1830 г.
пт, 04/26/2013 — 21:22 — Вячеслав Румянцев
8 февраля 1830. Иркутск.
Сегодня письмо мое, любезный брат и друг Николай, наполнено будет коммиссиями и просьбами. Я получил несколько твоих писем, за которые тебя благодарю, и тебе отвечал на все; сердечно радуюсь о твоем щастии и молю бога о продолжении оного. Сам будучи удален от Родины, живее могу чувствовать всю силу желания твоего, возвратиться на оную, и то неописанное удовольствие, которое ты ощутишь, увидев родных и родные места. Бог знает, когда я буду так щастлив сам! Впрочем господь устрояет все к лучшему нашему; мне чрезвычайно приятно видеть из твоего письма, любезный друг, твою преданность воле божией; такую покорность не оставляет господь без благословения своего; благословение-же божие сильно и могущественно, и люди получающие оное, живо ощущают богатые плоды оного.
Недавно получили мы письмо от жены шурина моего князя Валентина Шаховского, в коем между протчим пишет: «что батюшка был у них в Колпи и сказывал им, что ты хочешь приехать с женою и детьми своими поселиться у него; что он этому рад, и что он введет тебя в управление имением! » Спешу тебе сообщить сие известие, уверен будучи, что оно тебе весьма приятно будет. Мимоходом однако, напоминаю тебе: — будь осторожен, ты уже сам на опыте знаешь надолго-ли такая доверенность *). Любезный друг, ты конечно не подумаешь, что я тебя хочу отклонить от поездки, или от излияния взаимных чувств отеческих и сыновних; сохрани меня бог от такого черного умысла **). Не токмо свои, но и мои сыновние чувства предоставляю я тебе возложить на жертвенник детской любви. Старику нужна подпора под староста; он, в одиночестве своем, может быть, чувствует нужду в детях, и желает, может быть, окружить себя знаками любви их. Да поможет тебе господь в сем богу приятном деле. А ежели будут и неприятности, то почему их не стерпеть? Пока все гладко да красно, нет великого достоинства исполнять свои обязанности, но когда против нас вооружаются, тут-то самый случай показать добродетель и великодушие наше. Если бы не отец, m должно бы избегать сих случаев; но когда он отверзает сердце и объятия свои, — лететь к нему и броситься в них надлежит. Я уверен, что ты сие исполнишь!
Я много раз уже к тебе писал о разных предметах, но ты, любезный друг, меня не извещаешь, получил-ли ты сии письма, и на предметы сии не отвечаешь; а именно:
1. С Андреем Львовичем Кожевниковым послал я тебе маленькой ящик цветочного лучшего чаю. — получил-ли ты оной?
2. С другими оказиями посылал я тебе разные китайские безделицы, как то трубки, огнива и проч. и проч. -получил-ли ты оные?
3. Четыре раза просил я тебя усерднейше о том, чтобы похлопотать и попросить от себя графа Паскевича, перевести из Иркутского гарнизона, что ныне 13-й Линейной Сибирской баталион, в какой нибудь из твоих полков, или в другой полевой в Грузинском корпусе состоящий, лишенного чинов и дворянства м разжалованного в рядовые Николая Никитича Фролова, который уже девять лет несет тяжелый крест сей, и поведением, умом и достоинствами своими заслуживает внимания благородных людей. Я послал даже к тебе его формулярный список; но не знаю получил ли ты все сие, и что ты по этому предпринял. Заключая из твоего, любезный друг, молчания, что письма мои пропали, вновь об этом усерднейше тебя прошу постараться и опять здесь прилагаю его формуляр
Сделай-же милость любезный брат, уведомить обо всем, что я спрашиваю. Целую ручки у сестрице; жена моя обеим вам кланяется. Мои дети целуют Наташу сестру свою. Многолюбящий тебя брат
Приписка на полях: Еще просил я тебя о [б] оказании дружбы и помощи твоей знаменитому профессору Ганстону и лейтенанту Дуе; которые должны быть у вас в Тифлисе. Кланяйся им от меня.
Письмо Г. Р. Державина к князю А. Б. Куракину
Милостивый Государь
Князь Александр Борисович!
Будучи несколько дней болен, умедлил я благодарностию моею за письмо Вашего Сиятельства. Сколько чувствую милости в ходатайстве вашем за меня, сколько добродетели в скором исполнении всепокорнейшей моей прозьбы, но несравненно более щедрот и поражающаго удовольствия, черплет Серце мое в благоволении высочайшаго Покровителя моего! Хотел бы я изъяснить то полутче, но не могу. Скажу только, На кого Надеяться, и На ком основывать более Надежду, как не на словах Самой Надежды? Должно ли быть столь малодушному, или лутче сказать безсовестному, чтоб убеждать прозьбами Могущаго, когда Он не возможет. В сем бы случае почел я самую щедроту, за наивеличайшее себе злополучие. Истинная милость благотворителя не принужденная воля, коль же скоро производится Она с неудовольствием Его, нещастлив получающий: он за единый раз щедроты, теряет всегдашнюю. Сверх сего мои правилы ни когда дерским не быть и ни когда ни у ково нагло не искать корысть моей, тем же более, чтоб я настоял в том, угнетая скукою Государя моего, боже меня избави! Я и без того довольно щастлив. Я имею толь высокаго покровителя семье моей и себе; а вас у него с добродетельною душею предстателя. Я слышу Его чрез вас благоволении, чего мне более? Самое терпение наложенное на меня есть дар мне самый безценный. А потому всепокорнейше прошу Вашего Сиятельства, ежели то можно будет и дастся к тому случай, донесть мою величайшую благодарность Его Императорскому Высочеству отцу моей семьи, за милостивейший Его отзыв на письмо мое к вам. Истинная только нужда моя, изторгла из меня смелость, коснуться слуха Его оным. Но я весьма довольным себя нахожу, ежели в прибытке Его Сиятельства Графа Брюса приказано будет пересрочить банковой мой долг с прежним поручительством. В прочем прошу у Вашего Сиятельства Милостиваго Государя себе извинения, что длинными моими и пустыми письмами навлек может быть Вам некоторую скуку и отнял несколько минут, которыя бы вы посветили приятному долгу быть пред лицем Его Императорскаго Высочества. Я же с прежним моим нелицемерным высокопочитанием и никогда не прерывающююся Преданностию Есмь.
Вашему Сиятельству
Милостивый Государь!
Всепокорный Слуга
Гавриил Державин
17го Маия
1780 Году
С. Петербург
Письмо Булгарину Ф. В. , 19 марта — Грибоедов А. С.
Любезный друг. Одолжи меня 150 рублями, а коли у тебя нет, то извести о моем голодном положении Жандра или Петра Николаевича Чебышева. В случае, что меня отправят куда-нибудь подалее, я чрез подателя этой же записки передам тебе мой адамантовый крест, а ты его по боку.
От виконта де Вальмона к президентше де Турвель
Молю вас, сударыня, возобновим наш так давно прерванный разговор! Пусть же дано мне будет окончательно доказать вам, насколько отличаюсь я от того гнусного портрета, который вам с меня написали, а главное, пусть дано мне будет и дальше пользоваться милым доверием, которое вы начали мне оказывать!
Разумеется, достаточно увидеть вас, чтобы захотеть вам понравиться, достаточно услышать вас в обществе, чтобы желание это усилилось. Но тот, кому выпало счастье узнать вас ближе, кто хоть изредка может заглянуть вам в душу, отдается вскоре более благородному пылу и, проникнувшись не только любовью, но и благоговением, поклоняется в вашем лице образу всех добродетелей. Может быть, более, чем кто другой, был я создан, чтобы любить их и следовать за ними, хотя некоторые заблуждения и отдалили меня от них.
Любовь моя вас пугает? Вы считаете ее бурной, неистовой? Укротите ее более нежной любовью. Не отказывайтесь от власти, которую я вам предлагаю, которой обязуюсь вечно покоряться и которая — смею в это верить — отнюдь не несовместима с добродетелью. Какая жертва покажется мне слишком тягостной, если я буду уверен, что сердце ваше знает ей цену? Есть ли человек настолько несчастный, чтобы не суметь наслаждаться лишениями, которым он сам себя подверг, и чтобы не предпочесть одного слова, одного добровольно данного ему взгляда всем наслаждениям, которые он мог бы взять силой или обманом? И вы подумали, что я такой человек! И вы меня опасались! Ах, почему не зависит от меня ваше счастье? Как отомстил бы я вам, сделав вас счастливой! Но бесплодная дружба не дарит этой власти: ею мы обязаны одной только любви.
Это слово пугает вас? Но почему? Более нежная привязанность, более тесный союз, единство мысли, общее счастье, как и общие страдания, — разве есть во всем этом что‑либо чуждое вашей душе? А ведь именно такова любовь, во всяком случае, та, которую вы внушаете и которую я ощущаю. И какие же опасения может вызвать у вас чувствительный человек, которому любовь не позволяет и представить себе иного счастья, кроме вашего?
Для нашего разговора встретится не больше препятствий, чем для первого; эту возможность нам мог бы предоставить случай, и вы сами могли бы назначить подходящее время.
Ах, сударыня, будьте милосердны, не злоупотребляйте своей властью. Но что я говорю! Любые страдания мои, если вы от них станете счастливее и будете считать меня более достойным вас, облегчит эта утешительная мысль! Да, я чувствую, что поговорить с вами еще раз означает дать вам против меня еще более сильное оружие и еще полнее отдаться на вашу волю.
Однако радость слышать ваш голос заставляет меня презирать эту опасность. У меня по крайней мере останется счастливое сознание, что я все для вас сделал, даже во вред себе, и жертвы, мною принесенные, будут выражением моего благоговения. Я был бы беспредельно счастлив доказать вам тысячью способов, — как я на тысячу ладов чувствую, — что вы являетесь и навеки останетесь, даже больше, чем я сам, существом, наиболее дорогим моему сердцу.
Источник статьи: http://otvet.mail.ru/question/91947724