Причастие
В этом фильме меня приятно порадовал визуальный стиль. Храм был показан так отчужденно, что и слов дополнительных не было нужно. Камера так ловко скользила по всем немногочисленным предметам, будто стараясь охватить все. Это создавало эффект присутствия. Да и весьма скромные размеры помещения казались просторными. Никакой клаустрофобии. И нужен большой талант снять такую картину, ведь все было понятно и без слов
— Есть ощущение, что каждое слово решающее
А вот диалоги мне не показались удачными. Бергман всегда ставил на немногословность. Но тут герои позволяли себе просто поток слов, будто исповедь на заданную тему. Такой ложный эффект искренности. Чем больше они раскрываются, тем более прячутся за якобы откровенными признаниями. Возможно так и задумывалось, но точно можно было бы сделать все острее.
Кстати, было бы здорово, если бы персонаж Ингрид Тулин видел лишь один человек — пастор. В таком случае она бы стала такой милой игрой воображения, воссозданным его разумом призраком покойной жены. Это бы полностью сблизило фильм к ‘Солярису’ Тарковского (хотя, даже и в предложенной коннотации у фильмов много общего — темы потери веры, недосказанности, душевной тяжести).
— Почему ты причащалась?
А в части раскрытия темы фильм мне скорее не понравился. Это весьма незамысловатый дискурс — священник, который сравнивает себя с Христом. Священник, который сомневается в важности жизни и готов признаться в том, что потерял веру. Что же тут удивительного? Это вполне понятное явление. На поверхности. Это даже не погружение в вопросы о вере, просто констатация всего того, что приключается со многими верующими.
Так что, при оценке ленты я бы учитывал лишь визуальные решения и структурную композицию, сочетание динамики, темпа и стиля не позволяющие этот фильм превратить в скучное полотно, при нелегкой теме
Человек и Бог, и их нелюбовь
Размышливизм на тему отношений человека и Бога. Как человек теряет истинную веру и превращает ее в демонстрационные обряды (включаем свет с улыбкой на лице; растирая ладошки, и, ерзая на стуле, начинаем играть на органе), так и Бог отворачивается от человека, когда в нем нет любви к своему сыну (священнику не до проблем своих прихожан и так нуждающихся в его любви, у него свои проблемы, своя ‘нелюбовь’). Это взаимная отрешенность, одиночество, но в то же время и необходимость друг в друге.
Ведь, только что поссорившись, пастор все же приглашает ее поехать с ним. Как бы они не понимали, что их отношения обречены (Бог в итоге покидает Христа, нам об этом напоминает горбун), они все же не могут друг без друга. Поэтому он начинает службу, поэтому она молится. И как бы другие не демонстрировали свое неверие: органщик, он же бывший священник, который давно потерял веру и стал циником; горбун, разыгрывающий интерес к Богу на ‘ религиозной сцене’, чтобы в итоге лишь в очередной раз пожалеть себя и возвысить за счет не состыковок в писании и обиды других; статисты в начале фильма — любовь человека и Бога будет взаимной, хоть и порой несчастливой.
Фильм для тех, кто любит пофилософствовать (недаром фильм один из фаворитов Тарковского). Мне не зашло. Но не оценить замах на такое размышление невозможно.
Бергман и Кьеркегор (часть 3)
Трагедии веры, когда «соль потеряла силу», посвящен фильм Бергмана «Причастие», заметно коррелирующий с работой Кьеркегора «Болезнь к смерти». Это, на наш взгляд, узловая лента Бергмана, но только в связи с исследуемой проблематикой, но и в целом, в его творчестве этот шедевр восхищает своей законченностью и проработанностью. Камерная драма сомневающегося священника, неспособного любить ближнего, будто иллюстрирует мысли Кьеркегора об отчаянии как смертельной болезни.
В своем труде «Болезнь к смерти» датский мыслитель выделяет три типа отчаянии в соответствии с тремя типами человеческого существования: отчаяние возможного, связанного со страхом человека быть самим собой, бегством от своего «Я»; мужественное отчаяние возникает в результате желания человека состояться как самость, стать самим собой посредством череды волевых усилий, однако, вера в свои собственные силы приводит к неспособности состояться как личность; наконец, абсолютное отчаяние появляется в результате понимания богооставленности мира.
Главный герой «Причастия» священник Томас проходит все три стадии отчаяния, по крайней мере, узнавая о его жизни, мы это понимаем, но застаем мы его уже на третьей стадии, когда исцелиться от отчаяния уже невозможно, ибо эта болезнь приводит к утрате веры, что, по мысли Кьеркегора, и доказывает ее смертельность. Будучи «пастырем человеческих душ», он своими сомнениями доводит до самоубийства прихожанина, сам оказавшись неспособен преодолеть свои духовные терзания.
Томас совершает две главные ошибки в своей жизни: он не воспринимает отчаяние и неверие, как искушения, и потому не борется с ними, и, во-вторых, всеми силами отталкивает от себя того, кто его любит, не понимая, что единственный путь к Богу – это как раз любовь к ближнему. Заглавие ленты намекает не только на величайшее Таинство в христианстве, но и на участие в страданиях Христа – Томас, каким бы слабым и сомневающимся человеком он не был, своими страданиями участвует в Голгофском страдании, он причащается Его мучениям, становится их частью, а это и есть подлинно христианская жизнь.
Другое дело, что он этого не понимает и не воспринимает свои мучения как ответ Бога, как свидетельство своей избранности, он жаждет конца своих страданий, жаждет, чтобы Бог по-настоящему его оставил, подобно тому, как ищет этого Антоний Блок. Отчаяние приводит человеческую душу в смятение, может довести до нераскаянного греха суицида, поэтому, по Кьеркегору, это смертельная болезнь. Однако, вместо Томаса гибнет его прихожанин, как бы замещая собой его, не найдя подходящих аргументов для ждущего утешения человека, Томас открывает ему душу, полную отчаяния, и тем губит его. Затяжное отчаяние приводит к бесчувственности и духовному одеревенению, потому Томас не способен к чувству вины за то, что спровоцировал гибель человека.
И, наконец, нехватка любви как главная тема фильма, и как причина угасания надежды (а отчаяние – это именно безнадежность) и веры. Героиня Ингрид Тулин любит Томаса, и несмотря на свое неверие в Бога, является большей христианкой, чем он, ведь она усвоила главное – без любви вера превращается в пародию на саму себя, в что-то мрачное и фарисейское, орудие ненависти и осуждения, и рано или поздно становится тщательно камуфлируемым лицемерием, что мы и видим в финале картины.
«Причастие» проводит зрителя через теснины сомнений и отчаяния, но выводит его из них к простоте евангельского завета «любите друг друга», это глубоко христианский фильм, нещадно критикующий фарисейскую мрачность и стремление к осуждению, царящие в скандинавском протестантизме (о чем Бергман сам неоднократно говорил в интервью), эту картину, как и «Седьмую печать» пронизывает стремление получить ответы на предельные вопросы бытия, ее отличает полное игнорирование повседневной стороны жизни людей. «Я должен понять, зачем живу, мне не нужны утешения и развлечения», говорит бергмановский герой из фильма в фильм, эта концентрированность духовных поисков порой и делает его картины невыносимыми, безжалостными для рядового зрителя, но не для того, кто жаждет насытиться ответами на вечные вопросы.
«Где Бог? Я хочу сказать вам это! Мы его убили – вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта? Не падаем ли мы непрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы, словно в бесконечном Ничто? Не ощущаем ли дыхания пустого пространства? Не стало ли холоднее. Разве мы не слышим еще шума могильщиков, хоронящих Бога? Разве чувствуем мы запах божественного тления? – и Боги истлевают! Бог умер! Бог не воскреснет! И мы убили его!» Ницше
Кого сегодня может интересовать проблема (не)существования Бога — какой-то отдаленной, малопонятной и такой ненужной идеи. Жизнь не терпит остановок на такие размышления, заставляя фокусироваться на вещах более насущных – предстоящей зарплате, грядущем ужине, хождению по магазинам, оплате кредитов, свиданиях, зачатию детей, их кормлению и воспитанию, замене шин, покупке товаров по скидочной карте, пособиях, организации похорон своих близких и, в конечном счете, собственных. Наверное, счастлив тот, кто прожигает свое бытие подобно комете – стремительно, закономерно и без остановок на всех порах мчась в бесконечность. Но все-таки и у таких счастливчиков порой возникает странное чувство – когда с утра надеваешь холодные тапочки или заводишь автомобиль ранним утром подчас наваливается странное и необъяснимое чувство иллюзорности и радикальной ошибочности происходящего. Назойливый, но не осмысленный вопрос зачем?! может перерасти в большую проблему, если ему не уделять должного внимания. Однако ответа на него не дадут и двадцать томов по телеологии, ибо решение нужно искать в глубинах собственного сердца.
Почему же именно вопрос о Боге должен ставиться во главу угла? Разве он важнее темы любви, свободы, бессмертия? Дело в том, что именно Бог тысячелетиями являлся основой всех остальных трансцендентных понятий. С его «уходом» рушатся и они – разве можно сказать, что сегодня еще осталась искренняя вера, чистая, «незаинтересованная» любовь, истовая надежда на жизнь после жизни? Увы, вместе с Богом умерла и вся сфера трансцендентного, выжила только голая реальность чувственных ощущений и холодное, экзистенциальное одиночество посреди молчаливой бесконечности. Остается только кричать в бессмысленную пустоту заветные слова: «Боже, почто ты меня оставил?» Но ответа не будет.
Именно в таком состоянии оставленности оказывается главный герой фильма – Томас Эриксон, служитель Бога и церкви, престарелый пастор тихого городка где-то на краю света. Внешне его жизнь тиха и размеренна, он исполняет все те же однотипные обряды, причащая свою немногочисленную паству и разделяя с ней молитвы. Но в один прекрасный момент он вдруг понимает, что обманывает себя и окружающих – в нем нет веры, Бог представляется ему злобным пауком, ловящим в свою паутину несчастные людские души, его любовь давно умерла вместе с обожаемой супругой, а молодая прихожанка Марта, на свою беду влюбленная в Томаса, вызывает у него глубочайшее отвращение. В нем гнездятся только страх, абсурд, отчаяние и невыносимая слабость, а от веры и любви уже не осталось и следа. Однако должность священнослужителя налагает определенные обязательства перед прихожанами. Люди видят пастора насквозь, зорко наблюдая за его беспрестанной работой духа, ища в ней опоры и утешения. Но Томас слишком поздно понимает насколько громадная ответственность быть священником. Вместо причастия к высшей мудрости и утешительных наущений он сам произносит перед местным рабочим, отцом четырех детей с беременной супругой, исповедь, открывая самый тайные закоулки своей души. Этот поступок фатальным образом сказывается на судьбах десятков людей и приводит к трагическим и необратимым последствиям…
Круг тем и вопросов, поднятых в «Причастии» воистину неизмерим, но при этом каждая тема органически сплетается с остальными. Герои фильма словно лишены чего-то главного и пребывают в беспрестанном поиске без какой-либо надежды на успех. Сложно сказать, что это – любовь, Бог, вера, свобода, откровение, истина или все вместе составленное в единое целое и называемое духовность. Какими путями должны мы прийти к ней, как возлюбить ближнего и самого себя если умерло все трансцендентное, а людские души закостенели в материи. Как не лгать себе и другим, совершая фальшивые обряды, расточая ненужные, обманчивые речи, поклоняясь непонятным тебе образам и символам? Где найти тот фундамент в своей душе, на котором можно крепко стоять, если существование самой души сомнительно?
Всякое описание невыразимого и необъяснимого ответа, который дает Бергман сразу вполовину нивелирует его силу. Невозможно описать неуловимое, тихое и призрачное движение где-то в глубине нашего естества, которое преодолевает мрак существования. Это некий акт самополагания и возвышения над собой и окружающим, становление перед Богом, если он есть или самой пустотой, если все-таки нет. Это тот самый «прыжок веры» Кьеркегора, который возможен только с опоры хаосы, бессмыслицы страдания и…неверия. Так для главного героя истина открывается через понимание глубинного смысла смерти Иисуса Христа и его отчаянного крика в безмолвную пустоту: «Боже, почто ты меня оставил?». Эти ментальные муки высочайшей степени одиночества, непонимания и бессмысленности, тысячекратно превосходят физические страдания. Но именно в этот момент, когда стирается в пыль последняя надежда, молитвы оказываются услышанными и что-то сверхъестественное само порождает в душе веру. Так и случается с главным героем фильма, который неожиданно для себя находит в недрах своей отчаявшейся души силы для духовного воскрешения, открывшиеся пространства для любви несчастной Марты, новые грани понимания истины вещей. И теперь уже неважно, что в церковь не пришло не единого человека, ведь герой служит уже не для паствы, а для Бога, даже если последнего не существует.
Бергман — последний истинный мастер репрезентации метафизического начала в человеке. И «Причастие», несмотря на крайне тяжелую форму восприятия, являет собой настоящее рождение духа из ничего. Основная прелесть и гениальность фильма в том, что сам этот процесс начисто лишен пафоса, вычурности и каких-то пророческих ноток. Бергман показывает сколь отчаянно нам не хватает духовности в нашем повседневном, обыденном существовании, в какую трагедию может превратиться ее отсутствие при том, что мы этого даже не заметим, тщетно ища причины несчастий там, где их нет – в экономике, природе, судьбе. Хотя все ответы нужно искать внутри себя.
Источник статьи: http://www.kinopoisk.ru/film/15183/reviews/