Дим димыч как пишется

Голос за кадром.Кто озвучивает героев российских мультсериалов?(часть II)

В предыдущей статье мы с вами узнали, кто же озвучивает героев Лунтика и Маша и Медведь.

Сегодня очередь Фиксиков.

Этот мультфильм относится к познавательным мультикам. Каждая серия — отдельная история о предмете или явлении.

Мультсериал «Фиксики», так полюбившийся малышам, был создан по мотивам повести «Гарантийные человечки», автором которой является Эдуард Успенский.

Андрей Клубань его голосом говорит Дим Димыч. Иногда Дим Димыча озвучивали Феликс Головнин (с серии «Видеосвязь») и Александр Новиков (с серии «Тренажёр»).

Поскольку Дим Димыч обожает петь, то и исполнителя, чьим голосом будет говорить персонаж, искали поющего. Для Андрея это обстоятельство не стало препятствием, так как молодое дарование является лауреатом отечественных и международных конкурсов по части вокала. Андрей Клубань, уроженец Москвы, появился на свет 1 января 2001 года. К 14 годам мальчик успел засветиться в рекламных роликах, в кино (» След», «Любовь и прочие глупости»), а также участвовал в нескольких мюзиклах: «Оливер Твист», «Звуки музыки», «Забытые куклы». Участвовал в проекте «Голос».

Источник статьи: http://zen.yandex.ru/media/id/5dbe840a9c944600aeb2284d/golos-za-kadromkto-ozvuchivaet-geroev-rossiiskih-multserialovchast-ii-5dc84e9f902e62533e35b623

Какая фамилия у Дим Димыча из «Фиксиков»?

« Фиксики » — это детский мультсериал, который ежедневно крутят по телевизору. Я уже,наверное, наизусть выучила все серии и песенки из мультика. Словом, про этот мультсериал знают все, но, оказывается, не всё.

Например, многие не знают фамилию ДимДимыча. А фамилия у ДимДимыча очень забавная:)

Почему же одни знают фамилию ДимДимыча, а другие-нет? Дело в том, что в сериях ни разу не говорилась фамилия мальчика . Впервые его фамилию озвучили в полнометражном фильме « Фиксики: Большой сектрет». А многие этот фильм не смотрели. Кажется, этой полнометражки до сих пор нет в интернете в свободном доступе.

Но, чтобы узнать фамилию ДимДимыча не обязательно смотреть фильм. Достаточно внимательно посмотреть серию «Анализ крови» . Чтобы вы не искали эту серию, я прикрепляю скриншот 👇

Та-даам, фамилия ДимДимыча – Кудыкин. Да-да, Кудыкин. Не спрашивайте, почему у него именно такая фамилия. Сама не знаю. Может быть, потому он вместо слова «куда» говорит «куды»? Или он живут на Кудыкиной горе? Хмм, такие себе догадки… Напишите в комментариях свои предположения👇

Кстати, а вы знаете, как зовут маму и папу ДимДимыча?

Ну думаю, с папой все ясно: его зовут Дмитрий . А маму зовут Любовь . Ставь лайк, если до этого момента не знал имя мамы ДимДимыча👍

И еще один интересный факт: маму ДимДимыча озвучивает Лариса Брохман, которая еще озвучивает и Симку, и Игрека, и даже Кусачку(!) В это очень сложно поверить 😮

Источник статьи: http://zen.yandex.ru/media/polinatarasova/kakaia-familiia-u-dim-dimycha-iz-fiksikov-5efca3d9724a691dbdf9161c

Папа ДимДимыча

Полное имя:

День рождения:

Родственники:

Род занятий:

Первое появление:

Актёр озвучки:

Шаблон

Дмитрий Кудыкин — один из основных персонажей в мультсериале «Фиксики». Папа ДимДимыча.

Впервые появляется в серии «Будильник» (но не видно его лица). В серии «Электрочайник» впервые показано его лицо. Его озвучивают Алексей Россошанский и Пётр Гланц-Иващенко.

Описание

Папа ДимДимыча является взрослым мужчиной с густыми чёрными волосами, вытянутым лицом и прямоугольными очками. Чаще всего появляется в мультсериале в коричневом пиджаке с голубой рубашкой и оранжевым галстуком.

Дмитрий является очень занятым человеком, который постоянно бывает в командировках в разных странах мира из которых он зачастую привозит сувениры, которые размещает в своём кабинете. Однако папа является немного неуклюжим и малость ленивым человеком. Так, например он слишком долго откладывал задание повесить зеркало или так сильно увлёкся игрой с подарком ДимДимыча что случайно его сломал.

История

Появляется в мультсериале редко, возможно, из-за своей работы. Но работа не мешает отцу уделять внимание своему сыну. Он часто разговаривает с ДимДимычем, даёт ему различные советы и наставления.

В серии «Гирлянда» был Дедом Морозом для ДимДимыча, подарил ему клюшку и шлем для хоккея. Жене подарил коробочку с подарком. На день рождения ДимДимыча они с женой купили мальчику игрушечного робота, но при осмотре Дмитрий нечаянно его сломал. К счастью, фиксики за ночь его починили и ДимДимыч (а тем более его папа) ничего не заметил.

Всё никак не мог найти место для зеркала, и оно долго оставалось в коридоре. Однако в серии «Бетон» из-за спешки на рыбалку Дмитрий плохо его закрепил на стене и оно упало и разбилось.

Папа ДимДимыча иногда играет на телефоне в игры. Однажды он потерял его, когда в нём были Папус и Мася, но ДимДимыч с помощью «интуиции» нашёл его, и фиксики спаслись.

«Фиксики: Большой секрет»

В полнометражном мультфильме сыграл значительную роль. Здесь стало известно, что Дмитрий ведёт известное теле-шоу «Загадочные Тайны». В ней он убеждает зрителей, что в мире происходит множество необъяснимых с точки зрения науки вещей, которые совершаются некими микроскопическими существами, но, возможно, это лишь временно и следует изучить необъяснимое. После этой передачи, впечатлённая проделками Файера Лизонька вызвала Дмитрия в лабораторию. Здесь приключилось множество необъяснимых вещей и даже случился пожар, в дыму которого Дмитрий потерял очки. Когда же всё закончилось и Лизонька сумела поймать фиксиков, Дмитрий успел их снять, но Чудаков их отвлёк и убедил их, что это всего лишь винтики. Профессор дал им свои очки и убедил посмотреть повнимательнее, а фиксики тем временем уже замаскировалась.

Дмитрий надеялся на то, что на камере осталась запись, но ДимДимыч и Катя отвлекли его, сказав, что они хотят пожениться, и фиксики успели стереть запись.

Способности и увлечения

Работает международным журналистом. Часто бывает в командировках и отъездах. Привозит из своих командировок различные сувениры и подарки для своих родных и ставит их на полки в свой кабинет. Например: модель корабля в бутылке, музыкальная шкатулка, компас и т. д.

Источник статьи: http://fixiki.fandom.com/ru/wiki/%D0%9F%D0%B0%D0%BF%D0%B0_%D0%94%D0%B8%D0%BC%D0%94%D0%B8%D0%BC%D1%8B%D1%87%D0%B0

Дом ДимДимыча

Местонахождение

Первое появление

Квартира Кудыкиных — одно из основных мест действия мультсериала «Фиксики», обычная квартира, в которой живут Дмитрий Кудыкин, Любовь Кудыкина и их сын ДимДимыч.

Комнаты

Комната ДимДимыча

Место, которое чаще всего показывают в мультсериале. Это личная комната ДимДимыча в которой он играет, делает уроки и общается с Фиксиками. Из примечательной мебели в его комнате есть:

Телевизор (по совместительству является домом семьи Папуса и Маси)
Шкаф
Стол
Кровать
И многое другое…

Кухня

В ней готовит еду мама ДимДимыча, там же и едят.

Кабинет папы ДимДимыча

В нём спит и работает папа ДимДимыча. Находятся:

Стол
Кровать
Полки. На них много интересных вещей, среди которых:
- Модель корабля в бутылке
- Старое радио
- Компас

На одной из стен в кабинете висит голова оленя. Она примечательна тем, что в некоторых сериях можно заметить, как он «моргает». Точнее в его глазе на секунду пропадает блик. Это можно дважды заметить в серии «Компас» и «Граммофон» и один раз в серии «Окно».

Ванная комната

Однажды, ДимДимыч уронил мамино кольцо в раковину, а оттуда оно попало в сифон. Хорошо, что Симка помогла.

Источник статьи: http://fixiki.fandom.com/ru/wiki/%D0%94%D0%BE%D0%BC_%D0%94%D0%B8%D0%BC%D0%94%D0%B8%D0%BC%D1%8B%D1%87%D0%B0

Дим Димыч

Дима Подволоцкий уже десяток лет безуспешно выбирался домой, в родную Пермскую область, но денег хватало только до Иркутска. Сразу после промысла он сдавал меньшую часть пушнины приемщику Валере, который буквально обнюхивал каждую соболью шкурку и, наверное, из чисто профессиональной подозрительности шмыгал носом и нервно дергал головой. И головой он дергал, и носом шмыгал совсем не зря.

Эвенки, которые считали промысел соболя делом далеко не самым важным, даже и не пытались обмануть приемщика, а если это и случалось, то Валера быстро их разоблачал и стыдил, как стыдит нашкодившего ребенка его строгий родитель. Но русские охотники ухитрялись зашивать шкурки, даже разорванные пополам, да так чисто и качественно, что почти не оставалось следов, снижающих оплату их труда. Эти мужики могли бы озолотиться на починке женских капроновых чулок или колготок. Никто, конечно же, не рвал соболей специально, это, кстати, не так-то просто. Но бывало, что собаки хватали в азарте уже подстреленного зверька и тащили в разные стороны. При этом на брюшке обмусоленная соболья шубка рвалась, и ее приходилось зашивать.

Некоторым чудакам просто не терпелось вывернуть пересохшую шкурку мехом наружу, чтобы прикинуть, на сколько же она «потянет» в рублях и копейках. Ума у них не хватало подержать шкурку на морозе, а потом занести в зимовьё: и выворачивай ее себе на доброе здоровье. Иногда охотнику приходилось незаметно вырезать «лысину» на самом видном месте у соболя, попавшего в капкан и подстриженного мышами. Подготовка пушнины к сдаче приемщику – это процесс…

Дима «дорабатывал» шкурки, как и все уважающие себя охотники: с помощью чистого питьевого спирта, специальной расчески, ваты и банки маринованных огурцов. Из меха с помощью расчески, ваты и спирта вычесывалась засохшая кровь, смола и прочая гадость. Шкурки становились пушистыми, и с ними было уже просто жалко расставаться за те копейки, которые платило скупое государство. На доработку уходило не меньше трех дней, но огурцов обычно хватало. Опохмелившись рассольчиком, точнее маринадом, Дима сдавал соболей и уже знал точно: сколько денег получит за пушнину, сколько и где можно перехватить на время, пока не выплатят основную сумму.

С этого момента Дима и начинал собираться в отпуск. Большая часть соболей, между нами говоря, оставалась в заначке, на всякий случай. Где и как хранились шкурки, сколько их там – об этом знал только сам Дима, или Дим Димыч.
Но для начала Димыч позволял себе отдохнуть и, как он говорил, «немного попить». В первый месяц после промысла мужиков не загружали работой. Четыре месяца подряд они были привязаны к провонявшим приманкой зимовьям, к далекому лаю собак, к бесконечной лыжне от капкана к капкану. Мужиков тянуло к собольим шкуркам, от которых исходил сытный запах шальных денег и свободы. Может быть, это и можно назвать свободой. Но чем же в таком случае является обыкновенная каторга?

Мужики об этом, конечно, думали, но отдельно про свободу, когда при деньгах, в тепле и за столом, и отдельно про каторгу, когда тянешь нарту, стоять на месте холод не дает и есть хочется, а нечего. Свободу и каторгу между собой никто не связывал, потому что насильно никого в тайгу не гнали. Даже наоборот, попасть на промысел мог не каждый. К поселку привязывало многое: жены, дети, хозяйство, постоянный заработок, дрова, сено, коровы, то да сё. Может быть, драгоценные шкурки только оправдание и тщательная маскировка жажды приключений и подвигов, сохранившейся у очень немногих людей? Не все же лезут в тайгу или на вершины гор. Это нужно только тебе, Димычу и немногим другим, таким же ненормальным.

Но вот ты попал в тайгу.
Уже показал свое желтое брюхо вертолет, и тебе хотелось уцепиться за его колеса, чтобы улететь назад, в тепло.
Тишина.
Скоро она перестанет тебя угнетать.
Ты привыкнешь быть единственным источником человеческой речи и человеческих звуков на десятки километров вокруг.
Это ты прислушиваешься к странному шороху рядом с тобой. Сдерживаешь дыхание, а потом понимаешь, что шуршит пар от твоего дыхания, мгновенно превращаясь в маленькие льдинки.
Ты, идущий по тунгусской зимней тайге, этому небритому и седому затылку Земли, конечно, даже не подозреваешь, что свобода наступает только после жизни, и не задаешь себе вопрос: а на кой черт тебе нужна свобода после?
Скрипят юксы широких лыж.
Ты пока живешь.
И не просто живешь, а вкалываешь.
Работаешь, для того чтобы выжить и прийти не с пустыми руками.
Ты должен уметь все, что умели делать люди сто лет назад.
Строить.
Шить одежду и обувь.
Печь хлеб.
Делать лыжи.
Ты должен уметь делать и то, чего не умели делать люди сто лет назад: быстро ловить соболя, потому что в твоем распоряжении всего сто двадцать коротких зимних дней.
Это промысловый сезон, который обязательно кончится.
И вот, после выпитой напоследок трехлитровой банки браги, после потных и похмельных километров выхода из тайги, ты приближаешься к иллюзии настоящей жизни.
Жизни среди людей.

Ты мечтаешь снять с себя липкую одежду, помыться в бане, босиком пройти по теплому полу в просторной избе, сесть за стол в чистой рубахе и свежих армейских кальсонах с завязочками. А рядом должна быть теплая и мягкая женщина, которая смотрит на тебя с восхищением, жалостью и страхом, таким сладким после долгой разлуки.

Ты медленно, с растяжечкой, закусываешь холодную водочку соленой капусткой и грибками. Но ни в коем случае на столе не должно быть «силоса», всяких там салатов с винегретами. Все должно быть отдельно:
соленые и хрустящие огурчики,
маринованные помидоры,
крупно порезанный соленый сиг,
рассыпчатая картошка и душистый белый хлеб, который можно даже не есть, а только вдыхать его запах. После первой рюмки ты закуриваешь продутую и размятую «беломорину», твоя женщина в это время заносит из сеней в избу заиндевевшую печенку. А что может быть лучше строганины из лосиной печенки с черным молотым перцем и солью? После второй пузатенькой и запотевшей рюмки она просто тает во рту, как соленый шоколад.

Женщина морщится и думает про тебя: «Боже мой! Он же совсем одичал! А похудел-то как! Смотреть страшно». Она поеживается от этих невольных и глупых мыслей, и робко трогает тебя за руку, чтобы убедиться, что это та самая рука, которая может не только убивать и снимать шкурки.

Ты вздрагиваешь от этого прикосновения, потому что ты еще не совсем ты.
На самом деле ты еще не вернулся.
Ты еще дикий зверь, самый опасный для всего, что еще шевелится в промороженной тайге. Тебе и самому страшно и непонятно, а что будет дальше?
Что будет, когда закончится очередная непривычная после махорки папироса?
Что произойдет, когда нужно будет встретиться с этой уже почти незнакомой женщиной в такой невыносимой близости, что сердце может выпрыгнуть из груди и убежать на мороз.
Все, что случится потом — зависит только от мудрости и терпения женщины, которой еще предстоит или вновь приручить тебя, или оттолкнуть…

***
У Дим Димыча не имелось в наличии ни избы с женщиной и теплым полом, ни свежих кальсон с завязками, ни грибков с водочкой. Были у него только сыроватые папиросы «Волна» и пустая, холодная избушка. Никто не плакал в подушку бесконечными ночами, никто не переживал за Димыча в те дни, когда весь спирт в термометре помещался в шарике ниже температурной шкалы. Ждал его, разве что, приемщик пушнины Валера, который подергивал носом на нервной почве. Ждал его замученный жизнью и от этого толстый и потеющий даже в морозные дни директор промхоза, которому на самом деле не нужен ни Дима Подволоцкий, ни Васька Погадаев, ни другие охотники. Для Директора главное – план. Но до райцентра, где за пушнину давали деньги, приходилось идти еще сто двадцать километров пешком, да еще по нартовой дороге.

Эта с позволения сказать «дорога» вырабатывала красивую походку манекенщицы, но выматывала хуже лыжни. Дорога получалась так: бежит пара оленей, за ними тащится нарта. Упряжек может быть и одна и несколько. Полозья нарт идут точно по следу каждого оленя. Между ними и рядом с ними – нетронутый снег. Идти можно только по одному следу от полоза, то есть по узкой колее. Шаг вправо или влево и ты проваливаешься по колено. И так сто двадцать километров.

Димина избушка в деревне мало отличалась от зимовий в тайге. Она стояла около деревенской бани, на берегу самой обыкновенной таежной реки, красоту которой можно разглядеть, только очень и очень внимательно присмотревшись. Река жила чисто по-женски: разливалась и мелела, размывала берега и незаметно изменяла русло, петляла и изворачивалась, и даже текла иногда в обратную сторону, если не могла пробить своими упрямыми водами какой-нибудь еще более упрямый скальный массив. Она казалась тихой и спокойной, без ревущих порогов и грохочущих водопадов. Ворчала потихоньку только на редких шиверах, но сразу умолкала на застывших, зеркальных плесах. Она превратила свои берега в непроходимые, забитые таежным хламом и заросшие колючим шиповником наволоки, чтобы людям неповадно было совать свой нос в женские дела обыкновенной таежной реки. Бывают такие невзрачные и неприступные на вид женщины, в серых и бесформенных одеждах. И что там у них под одеждами узнают только редкие счастливчики, но при этом всю оставшуюся жизнь радуются и помалкивают. Боятся вспугнуть удачу.

Зимой река выглядела застывшей покойницей, покрытой толстым многослойным льдом, в печальном обрамлении черных елей и могучих голых лиственниц по берегам. Но вновь наступала весна и река оживала. Мусор и помои, которые вся деревня сваливала под берег, уносились буйной водой и льдом, лиственницы покрывались пушистой и жизнерадостной зеленью, и даже угрюмые ели выпускали нежные побеги на каждой своей колючей и пережившей лютые морозы лапе. Деревья оживали, конечно, не сразу. Казалось, что они промерзли до последней своей сердцевинной клеточки и никогда уже не проснутся. Не пробуждал их настойчивый стук дятлов, не помогал хохот обезумевших от весны куропаток. Прилетевшие кукушки нудно отсчитывали кому-то бесконечную жизнь. Но деревья терпеливо ждали своего срока. Они долго впитывали солнечный свет и гнали его к корням, в вечную мерзлоту. Но однажды утром возникала над березами и осинами, необъятными лиственницами и зарослями тальника зеленоватая дымка, и все сразу понимали, что зима, наконец, ушла.

Дима выходил с промысла в свою деревенскую берлогу задолго до того, как река оживала. Мылся, конечно, в деревенской общей бане, угощался по чужим домам свежей брагой, так как ни спирта, ни водки в деревне к этому времени уже не оставалось. Все, что приходило с баржей «северного завоза», выпивалось еще до осени. На любого живущего, независимо от возраста и пристрастий, приходилось всего по три ящика водки и по пять ящиков красного вина. Вино следовало непременно выпить до морозов, иначе на холодном складе бутылки просто разрывались, и вино пришлось бы уже не пить, а есть кусками. Водка заканчивалась так же незаметно, к сентябрю. Потом в дело шел сахар и десять мешков сухих дрожжей – на брагу. Пили в деревне брагу, потому что терпения не хватало перегонять ее на самогон. Спирт подвозили вертолетом, но только к выборам или революционным праздникам. Весной заканчивался и сахар и дрожжи. Деревенская жизнь теряла всякий смысл и непредсказуемость.

После выпивки «за выход из тайги», Димыч имел короткую и не приносящую особой радости связь с Кларкой, симпатичной одинокой бабой, слишком высокой, для того чтобы относить себя к обычно низкорослым эвенкийским женщинам, но лицом уж точно не русским, правда, и не вполне эвенкийским. Она снисходительно, с пониманием первобытной женщины, относилась к мужским притязаниям, и по мере возможности утешала любого страждущего. У нее это получалось так же естественно и просто, как оказание первой помощи путнику, вошедшему в дверь ее дома: первым делом отодрать примерзшую к поддевке суконную куртку, потом налить ему кружку чая и раскурить папиросу, пока он отогревает у печки задубевшие руки и снимает с бороды и усов куски льда. И все это без дурацких расспросов и вопросов. Любовью она занималась так же деловито и безо всяких фокусов. Русские мужики, живущие в деревне, во время любой пьянки говорили между собой о Кларке только гадости, и никто из них не признавал, что бывал с ней и не раз. Но Клара ничего этого как будто и не слышала и от одиночества не страдала. Всегда находился затосковавший без женского участия мужик, которого Клара, жалеючи, принимала.

Дима, вернувшись с промысла, тоже отмечался у Клары. С грустью он вспоминал свою собственную пышнотелую бабу из совсем другой жизни. От Кларки не услышишь глупых слов о любви, не дождешься горячих слез или бессмысленных обвинений во всех прошлых и предстоящих изменах. Не получалось с ней всего того, что очеловечивает близость мужчины и женщины. Любовь с Кларой напоминала долгий путь по натоптанной лыжне, которая все равно приведет куда-нибудь и можно не думать ни о чем, а просто механически двигаться, слыша то ли скрип лыж под ногами, то ли повизгивание старой железной кровати.

Димычу, наверное, так не хватало глупых слов, и обжигающих слез, и сладкой ревности, что становилось невыносимо жалко самого себя. Он плакал, а Клара понимающе сопела и помогала ему всем телом, чувствуя как-то по-своему и свое предназначение, и причину его слез. В самом конце совместного пути Клара по-звериному рычала, а Дима облегченно засыпал, буквально на несколько минут. Потом он быстро одевался и уходил, сунув под ржавый матрас шкурку соболя. Клара никогда и ни о чем не просила, но и ей нужно как-то жить.
А он возвращался в свою избенку, привычно оглядывал убогую обстановку: нары у стены, железная печка, грязный стол и три ящика вместо табуреток. На столе – транзисторный приемник, перебинтованный изолентой, память о прошлогодней драке. Рядом с приемником керосиновая лампа и журнал «Новый мир», оставленный студентом-практикантом еще в позапрошлом году.

Пока на печке грелся закопченный чайник, Дим Димыч лежал на нарах, курил и вспоминал все пятьдесят лет своей так странно сложившейся жизни. Жизнь делилась на две неравные части: прошлое и настоящее. Прошлое представлялось красивым и длинным. Оно начиналось еще до войны около матери. Он почему-то помнил то ощущение безопасности, которое испытывал, когда утыкался носом в грудь этой могучей женщины. Она гладила его по голове, вытирала нос, и он затихал. Потом куда-то исчез отец, а мать, с годами, становилась все меньше ростом, грудь ее высохла и перестала быть самым безопасным местом в мире.

Но вокруг ширился большой город. С красивыми девчонками в громыхающих трамваях, с медовым запахом резеды, с первым свиданием, с воздушной девушкой, которая, опустившись на землю, волшебным образом превратилась в жену. Сначала Дима удивился тому, что рядом с ним стал жить новый человек, но быстро успокоился, потому что жена оказалась похожей на его мать в молодости. У нее были такие же большие и теплые груди, и к Диме вернулось ощущение безопасности. А потом все пропало, все как-то сразу сломалось. Собрать все прошлые события в кучу и разложить их по полочкам Дима уже и не пытался: не хватало либо выпивки, либо смелости для подробного и беспощадного анализа жизни.

Заныла переломанная еще в прошлом году рука. Васька Погадаев, по пьянке, приревновал Кларку и шарахнул Диму лиственничной жердью по голове. Дим Димыч успел подставить руку, она и сломалась. Фельдшерица, дура, царствие ей небесное (отравилась насмерть в этом году из-за неудачной любви), признала в переломе то ли ушиб, то ли нарыв. Сделала согревающий компресс с ихтиоловой мазью. Когда Димыч от компресса и дикой боли полез на стену, зашел ругаться по поводу разобранного в драке забора сосед, дядя Вася. Он посмотрел на посиневшую и распухшую до безобразия руку и молча ушел за спиртом. Оставался у него чудом не выпитый запас в оленеводческой аптечке. Спирт, правда, специально подкрашен чернилами, но Дим Димычу было уже все равно от чего помирать. Сосед снял воняющий мазью, согревающий компресс, похрустел для верности кусками костей Димыча, густо выматерился и стал накладывать шину из двух дощечек от ящика.

***
Димыч никогда не рассказывал о первой части своей жизни. Он берег эту часть, как стекло от керосиновой лампы в любом своем зимовье. Прятал эту свою жизнь за шутками и прибаутками, уводил разговор в сторону, как птица от своего гнезда. Для него уже давно наступила вторая, отдельная часть жизни, и она никак не связывалась с первой. Его многолетние таежные скитания относились им самим не к прошлому, а к настоящему. Прошлое, то светлое в нем или темное, что знал только он сам, не обсуждалось никогда и ни с кем. Он понимал, что жизнь может быть только в гуще людей, за столом с ледяным спиртом, маринованными огурцами, вареной картошкой и огромными кусками соленой щуки, и друзьями, которых в этот момент оказывается несметное количество. Ты – живой! Ты любишь все эти небритые рожи за столом. Сегодня тебя с почтением слушают и называют по имени-отчеству, не иначе как Дим-Димыч, потому что ты – герой дня. Завтра наступит новый день, с утренним дрожанием рук и головной болью. Ты станешь обыкновенным пятидесятилетним мужиком Димкой Подволоцким.

Деньги как пришли, так и ушли.
На отпуск их опять не хватило.
Ты опять никому не нужен, кроме самого себя.
Никому не интересны твои приключения.
Никто не знает, что такое настоящее одиночество.
Одиночество буквальное, не в толпе, не среди непонимающих тебя людей, а когда ты просто один.
И на сотни километров вокруг тебя нет ни одного человека.
И тебе не на кого рассчитывать, никто тебе не поможет.
И ты опять думаешь только о том, чтобы хоть на один день, хоть на то время, пока не кончились шальные деньги, стать героем дня.
Одного единственного дня.
Но для того чтобы оказаться за столом с ледяным спиртом, маринованными огурцами, вареной картошкой и огромными кусками соленой щуки, и друзьями, которых, в этот момент, оказывается несметное количество, нужно в очередной раз пройти через каторгу промысла.
Зачем?
Чтобы в очередной раз понять, что ты никому не нужен?

***
Мимо меня проходят люди, скоро они умрут.
Я сижу на скамье, не шевелясь.
Снова передо мной далекие берега Нижней Тунгуски и люди, о которых без меня никто и никогда не узнает.
Я нехотя ковыряюсь в своей памяти, как в густой каше.
Попадают отдельные крупинки, кусочки мяса, горошинки перца.
Я неторопливо, как это делает голодный, но не потерявший достоинства человек, пытаюсь распробовать эти частички, ощутить их вкус и аромат. Потом, через некоторое время, неизбежно наступит сонливая сытость, а в этот самый первый момент еще можно успеть почувствовать тонкий аромат чужой жизни.
Главное – вовремя остановиться. Возможно, кто-то из тех, о ком я вспоминаю, еще жив? С тех пор прошло двадцать лет.
Прошло больше двадцати лет.
Дима, наверное, давно сгинул в тунгусской тайге, так и не побывав на родине, в Пермской области.
Кому нужна чужая жизнь?
Кларка, если еще и жива, то стала беззубой старухой.
Кому интересна жизнь ненужных людей?
Но ведь и они для чего-то жили!
Я закрываю глаза.
Белый снег и свежая гарь.
Обугленные деревья на фоне мертвой тишины…

Источник статьи: http://proza.ru/2006/09/21-244